Засмеялась и Света, когда я рассказал ей о нашем решении.

«Ухаживал за мной программист, стала женой риелтора, а сейчас буду супругой бизнесмена!»

С этого я и хотел начать. Но получилось иначе: вспоминая, как моя мама стала бабушкой, я погрузился в прошлое чуть поглубже, и вдруг увидел до боли знакомую картинку… За ней – другую… Ничего не поделаешь, раз вижу, значит, с них и надо начинать.

«Дз-з-з-инь… Бр-рынь… Зонн… Зон-н-н-н… Дз-з-ин-нь-нь… Бр-рынь-нь!» Это мама вернулась с работы. И, как всегда, извещает о своем приходе великолепным «вечерним звоном».

Наш звонок – вроде музыкального инструмента. Медный колпачок, под ним молоточек между двумя пластинами. Снаружи на дверях – ручка. Потянешь за нее – молоточек по одной пластинке мелодично ударит, отпустишь – по другой. Звуки сплетаются, резонируя под колпачком… Не пожалеешь минуту, чтобы ручку подергать – вот тебе и концерт!

Мама так и делает. Как бы ни устала – тяжелый трудовой день, долгая дорога на работу и домой, еще из-за двери посылает сообщение, что все у нее хорошо! Мы с Эмкой наперегонки мчимся открывать. Громкое «хелло», улыбка, мама, скидывает туфли (видно, до чего приятно ее босым ногам ступать по мягкому ковру), на ходу снимает с плеча сумочку. Мы с сестрой переглядываемся…

Про сумку разговор особый. Дело в том, что на маму дважды нападали, чтобы ограбить. В первый раз удалось. Выходила она из дома до рассвета, в половине шестого, до метро добиралась минут за двадцать пять. Из экономии шла пешком, а нас уверяла: «хочу подышать». Вот однажды и «подышала»: когда шла под мостом, подскочил к ней черный парень, вырвал сумку из рук и был таков.

«Кошелек, термос, – горестно перечисляла мама вечером, – спасибо, хоть в метро зайцем проскочила… Эх, не успела я его схватить и морду расцарапать!» – «А если бы он тебя? Хорошо, что не успела! И, главное, прекрати эти свои прогулки», – убеждали мы маму. Думаете, послушалась? Нет, ходила, как прежде. Сумку, сообщила нам, теперь носит только через плечо: попробуй-ка, сорви!

Прошел примерно год, и на маму напали снова. Хотела утаить от нас, чтобы не огорчались, но не удалось: выдало взволнованное, вроде бы даже торжествующее лицо. «Что случилось?» – «Ничего»… А лицо победителя!

Да, на этот раз победила мама. Все произошло на пустой платформе метро. «Он подбежал, вцепился в сумку, а я как заору! Выхватила вот это да ему в морду!» И мама, открыв сумку, вытащила из нее баллончик: аэрозоль с горьким перцем… Ничего себе! Мы слышали, конечно, про баллончики, но чтобы мама… Значит, давно готовилась к обороне. Обдумывала. Представляла себе, как все будет. Тренировалась, наверно.

Храбрая мама. Бедная наша мама!

Я был любящий сын. Огорчался, замечая, что мама стареет. Куда подевались ее густые, блестящие волосы, черные, как смоль, ниспадающие до бедер? До чего же любил я в детстве глядеть, как мама расчесывает их перед зеркалом! Теперь они коротко подстрижены, поредели, поседели, выкрашены хной в рыжевато-коричневый цвет. И лицо… На щеках, на лбу морщинки. Старость наступает? Да нет же, маме только за сорок! Иначе это называется: хроническое переутомление. Устала мама, невероятно устала!

Я замечал, огорчался, сочувствовал. И ничего не предпринимал.

Грызут, грызут меня мысли: почему я это допускал? Когда колледж закончил и начал зарабатывать, как не настоял, чтобы мама ушла с фабрики? Ну, были трудности, неудачи с работой. Но мог же я отцу поставить ультиматум: «корми семью со мной вместе»… А уж потом, когда женился на Свете, и стало нас, кормильцев, двое, почему не сказал: «мама, хватит! С завтрашнего дня ты дома!» Нет, все кивал головой, улыбаясь, когда мама мечтательно говорила: «вот родите вы мне внука, уйду с работы, буду его нянчить»… Кивал головой, а сам думал: ну, годик-то мы подождем с ребенком, посмотрим сначала, как заладится наша со Светой жизнь.

Первой маминой внучкой стала Белла, дочка Эммы. Беременность у сестры проходила тяжело, Эмма даже в госпитале лежала. Мама была в тревоге, в напряжении. А тут еще Эммины нелады со свекровью, потом с мужем. Семью не сохранило и появление ребенка. И все же первые полтора года своей жизни Белла провела с родителями, так что бабушке Эсе не довелось ее нянчить. А коли так, считала она, и с работы уходить не следует…

Мы со Светой отстали от Эммы примерно на год: в июне 1988-го родился у нас сын. Радостное ожиданье и волнения начались для мамы с того утра, когда Света перед уходом на работу неожиданно сообщила моим родителям: «я беременна». Мама бросилась обнимать кетлинку, а я посмеивался: мне-то радостную новость Света сообщила еще ночью. Правда, мы с ней уговаривались пока молчать, но, глядя, как сияет Светино личико, я понимал: не могла моя веселая, добрая женушка хранить такую новость в тайне!

Когда мальчик появился на свет, к маминому ликованию добавилась гордость: в память ее отца мы решили назвать первенца Хананом. Правда, мы опасались, что такое имя в современной Америке будет звучать слишком уж чужеродно (хотя и Давид, и Самуил, и Сар, и многие другие библейские имена в ходу у американцев). Поэтому для повседневного употребления добавили еще одно имя: Даниэль. Долго пробовали это имя «на вкус». Сидит, бывало, мама вечерком с крошечным Данькой на руках и бормочет: «Даниэль Ханан, Даниэль Ханан»… А потом захохочет и примется покрывать поцелуями круглые щечки…

Первые три месяца, пока с малышом была Света, мама еще работала. Но вечером, добравшись до дома, она, разве только руки успев вымыть, мчалась полюбоваться своим «джони бивещ». И сколько тут было восклицаний, смеха, разговоров с внуком, который, конечно же, «все понимал!»

Через три месяца Света вернулась на работу, и мама рассталась, наконец, со своей фабрикой. Впрочем, вряд ли новая вахта была легче. Не прошло и полугода, как внуков на маминых руках стало двое: Эмма разошлась с Беном и отдала нам Беллочку. Переезжать к нам сестра не захотела, поселилась неподалеку, но отдельно.

Тем временем Света уже ожидала второго ребенка. В конце лета 1989 года родилась Вика, Виктория Абигейл… Двойное имя – по тем же причинам, что и у Даньки. Бабушка, конечно же, в восторге, но теперь на руках у нее уже трое малышей. Трое, да к тому же разного возраста. Сколько раз за день надо еду приготовить или подогреть, и накормить детей? А перепеленать или сменить памперсы? Успокоить дитя, когда плачет? Покачать, чтобы уснуло? Поиграть? Сбегать… Принести… Поднять… Положить… И прочее, прочее, прочее. Даньку, к примеру, очень трудно было приучить к горшку, пришлось бабушке особое «туалетное расписание» выработать: после каждой еды – на горшок, пока не сделает что надо. А поди-ка, займись этим, когда на руках у тебя еще двое!

Есть мудрая пословица: «своя ноша не тянет». Я даже и на себе проверил, что это так… Ну, скажем, отчасти.

Вот, к примеру, одна ночка.

Даньке четыре месяца. Спит он, естественно, в нашей спальне. Мне в ней уютно. Люблю, засыпая, глядеть, как на тюлевых занавесках таинственно покачиваются тени веток, освещенных фонарем… Приятно, что это тот самый фонарь, возле которого осенним вечером я сделал предложение Свете. Тени покачиваются, покачиваются, и мне кажется в полусне, что вместе с ними покачивается вся комната…