Что касается Ольги Керенской, то ей наконец повезло. Через одного из друзей ей удалось добыть документы, превратившие ее в подданную Эстонии. После заключения в 1920 году Юрьевского мира между Эстонией и Россией был организован процесс репатриации эстонских подданных на родину. В этом потоке сумела выехать и Ольга Керенская, и не одна, а захватив обоих сыновей. Увы, те годы, когда Ольга и Александр прожили вдали друг от друга, сделали свое дело. Семья распалась навсегда. Ольга Керенская с детьми поселилась в Англии и дожила здесь до глубокой старости, на пять лет пережив мужа.

Английский тральщик, доставивший Керенского в Великобританию, отдал якорь в порту Тюрсо на Оркнейских островах. Впервые в жизни Керенский оказался за границей. Несмотря на возраст (все-таки 36 лет) и карьеру, он до тех пор ни разу не выезжал за пределы России. Не зная языков (гимназический французский в счет не шел), он должен был не просто суметь сориентироваться в чужой для него обстановке, но и обратить свое пребывание здесь на пользу России.

20 июня 1918 года поезд, в котором ехал Керенский, прибыл на вокзал Кингс-кросс. Экс-премьера встречал только доктор Я. О. Гавронский — политический представитель Временного правительства в Лондоне. В позднейших мемуарах Керенский объяснял это нежеланием преждевременно афишировать свое пребывание в английской столице. На деле всё было сложнее. Официальный поверенный в делах России К. Д. Набоков, исполнявший обязанности главы дипломатической миссии вместо умершего незадолго до этого посла, попросту дистанцировался от Керенского и не отреагировал на посланную им с дороги телеграмму.

Действительно, положение Керенского было весьма двусмысленным. С одной стороны, он был главой режима, который Великобритания официально признала, с другой — человеком, которого в равной мере ненавидели и новые хозяева России, и их противники. Официальные контакты с Керенским были чреваты обострением отношений и с красными, и с белыми, что в Лондоне очень хорошо понимали. По этой причине встречи Керенского с членами британского правительства были обставлены такой секретностью, что на ум приходили набиравшие популярность как раз в это время шпионские романы.

На третий или четвертый день пребывания Керенского в Лондоне к нему пришел молодой человек, оказавшийся секретарем английского премьера Д. Ллойд Джорджа. Он передал Керенскому приглашение посетить знаменитый дом на Даунинг-стрит, 10. Позже Керенский вспоминал об этой встрече: "Я оказался лицом к лицу с невысоким коренастым человеком благородной наружности; моложавое, свежее лицо под копной белоснежно седых волос особенно оживлял взгляд маленьких, проницательных, сверкающих глаз".[433] Разговор продолжался более часа, и хотя собеседникам приходилось общаться через переводчика (эту роль выполнял Гавронский), у Керенского осталось впечатление, что ему удалось убедить английского премьера. Керенский призывал англичан более активно помогать антибольшевистским силам в России и для начала признать де-факто сложившиеся в Сибири и в Поволжье эсеровские правительства.

Как истинный политик, прямых обещаний Ллойд Джордж не дал, но, вернувшись домой, Керенский обнаружил, что в его отсутствие ему звонили от имени военного министра лорда Мильнера с просьбой посетить его на следующий день. Этот визит принес Керенскому сплошное разочарование. Мильнер представлял те круги британского истеблишмента, которые и прежде относились к России с большим недоверием. Он откровенно не верил в то, что Керенский представляет кого-то, кроме самого себя, и всем своим поведением постарался дать понять это.

Дальнейшее пребывание Керенского в Лондоне становилось бессмысленным. К тому же не Лондон, а Париж был в это время центром европейской политики. Здесь заседал "Совет пяти", представлявший великие державы, объединившиеся в антигерманскую коалицию. Всё это заставляло Керенского спешить в столицу Франции. Его поездка в Париж нигде не афишировалась, но в гостиничном номере его уже ждали представители французской полиции. Они сообщили, что в распоряжение Керенского будут предоставлены автомобиль и дополнительная полицейская машина с охраной. На вопрос о причинах такой заботы было сказано, что всё это делается только в интересах безопасности русского гостя.

Поначалу Керенскому это даже польстило. Услужливые французские жандармы возили его по городу и показали все достопримечательности Парижа. Однако время шло, а приглашения на встречу с Клемансо, на что так надеялся Керенский, всё не было. Керенскому передавали, что "старик", как за глаза называли французского премьера, очень занят. Наконец, 10 июля Клемансо его принял. Глава французского кабинета встретил Керенского подчеркнуто радушно. Но в ответ на упоминание о том, что союзнические представители в Москве обещали антибольшевистскому подполью помощь, Клемансо разыграл искреннее удивление. В Париже еще не решили, на кого ставить в запутанной русской игре.

Если Керенский надеялся на то, что Клемансо и Ллойд Джордж примут его как равного себе, то в таком состоянии ему пришлось пребывать недолго. Вторая встреча Керенского и Клемансо пришлась на следующий день после национального праздника Франции — 14 июля. В этот день в Париже прошел торжественный парад с участием воинских контин-гентов всех держав-союзниц. Единственной страной, не получившей приглашение участвовать в нем, была Россия. Когда Керенский высказал недоумение по этому поводу, в ответ он услышал, что отныне Россия воспринимается как нейтральное государство, заключившее мир с врагами Франции. "Друзья наших врагов — наши враги", — жестко закончил Клемансо. Встреча оказалась безнадежно скомканной, а новых приглашений Керенский больше не получал.

Только теперь, после месяца пребывания за границей, Керенский осознал, что он вовсе не глава государства, прибывший с визитом в другую страну, а обыкновенный беженец, никому не нужный и предоставленный самому себе. Все его попытки создать что-то вроде "правительства в изгнании" наткнулись на неприятие его же единомышленников. В сентябре 1918 года на совещании в Уфе, в котором участвовали представители большинства антибольшевистских групп, была создана Всероссийская директория. Она мыслилась как единый центр борьбы и объединила эсеров и умеренных либералов. Председателем директории был избран давний знакомый Керенского — бывший председатель "предпарламента" Н. Д. Авксентьев.

Керенского это очень вдохновило. Узнав, что русский посол в Лондоне К. Д. Набоков получил из России шифры для сношения с директорией, он потребовал, чтобы такая же возможность была предоставлена и ему. Набоков отправил соответствующий запрос, но получил ответ за подписью Авксентьева, гласивший, что Керенский находится за границей как частное лицо. Имя Керенского было настолько дискредитировано в России, что связываться с ним значило загубить любое дело. Но сам Керенский не желал этого понимать.

Последующие полтора года Керенский прожил в Великобритании — большей частью в провинции, где цены были ниже, но регулярно наведываясь в Лондон. С каждым днем он все больше чувствовал себя забытым и оттесненным на обочину большой политики. При этом он внимательно следил по газетам за происходящим в России. Попытки белых генералов уничтожить большевизм вооруженным путем вызывали у Керенского резкое неприятие. В Колчаке, Деникине, Врангеле он видел прежде всего продолжателей дела Корнилова. Неудачи белых означали для Керенского доказательство того, что в августовские дни 1917 года он поступил правильно.