— Ты умрешь! — воскликнул Тхакур, сбивая с ног растерзанного главаря.

Грозный разбойник выглядел жалким, побитым, потерявшим свой обычный самоуверенный вид. Никто не узнал бы сейчас в нем Габбар Сингха, наводящего ужас на мирных жителей. Инспектор занес над его головой кованую подошву. Ничто не могло остановить мстителя.

— Господин Тхакур! — раздался властный окрик.

Он обернулся и увидел Пракеша — нового инспектора, назначенного в этот район. Тхакур когда-то хорошо знал его. Пракеш был сержантом в отряде инспектора. Он славился честностью и принципиальностью. В другое время Тхакур обрадовался бы встрече со старым знакомым, но теперь он понял, что Пракеш пришел сюда с отрядом полиции, чтобы не дать свершиться самосуду. Это подтверждалось и тем, что инспектор сжимал в руке револьвер, направленный на бывшего начальника. Но оружие не пугало мстителя, он мог бы покончить с убийцей прежде, чем ему помешает пуля, — простые слова, которые нашел инспектор, остановили Тхакура.

— Господин Тхакур, оставьте его, преступник будет наказан по закону!

— У меня с ним особые счеты! — задыхаясь, сдавленным голосом ответил калека.

— Неужели чувства стали выше ваших принципов? Я знаю, сколько горя он вам причинил, но я знаю также и то, что отличительной чертой инспектора Тхакура всегда была справедливость!

Полицейский был очень похож на прежнего Тхакура, каким он был до той страшной трагедии, перевернувшей всю его жизнь, — живое воплощение закона. И теперь изувеченный инспектор сам стоит под дулом полицейского револьвера. Как же так случилось, что бывший слуга Закона переступил его? Может быть, есть законы выше тех, что написаны людьми, или Тхакур неправ, взяв на себя роль судьи и палача?

Калека посмотрел на распростертое у его ног тело и одним пинком отправил полураздавленного убийцу полицейскому.

— Рамсингх, наручники! — удовлетворенно приказал Пракеш, убирая револьвер в кобуру.

Человек жив до тех пор, пока его помнят на земле. Если это так, думал Виру, то Джай проживет столько, сколько мне еще отмерено лет. Уж я-то его не забуду. Да и как мне забыть того, кто за всю мою нескладную жизнь был мне единственным другом, поддержкой, опорой в этом мире?

Идя сейчас в погребальной процессии, он говорил себе, что, когда придет его срок, хотел бы умереть так, как Джай. Такая смерть — завидный удел для каждого, кто хочет вернуться на землю не в образе пса или червя, а в облике праведного человека, высшего среди живых существ. И пусть за его телом шли бы люди, как идут сейчас за Джаем рамгарцы, вся деревня. И пусть каждый хранит в душе память о воине, спасшем их ценой собственной жизни.

Погибшего внесли на шмашан — место сожжения мертвых, где на каменной платформе уже были сложены поленья. Тело, накрытое саваном, присыпали землей и сделали над ним навес из тонких бревен. Зажечь погребальный костер должен был самый близкий родственник-мужчина. Но где они, родственники Джая? Он, Виру, единственная его родня, и совершил этот печальный обряд — последнее, что смог сделать для друга.

Вскоре языки пламени взвились над погребальным костром, навсегда скрыв от людей облик дорогого человека. Джая не было больше на земле. Ищи, зови, обещай любую награду, проси взять тебя вместо него — не будет ответа.

Столб черного дыма поднимался к небу. Вдруг где-то резко крикнула птица, и, будто отвечая ей, застонала, закричала Ратха — впервые за все это время. Заломив тонкие руки, с закрытыми глазами пошла она прямо к огню, будто для того, чтобы, сгорев в его пламени, избавиться, наконец, от этой боли, которая почему-то зовется жизнью.

Еще мгновение — и запылает край ее сари, огонь охватит хрупкое тело, как свою законную добычу, как неотъемлемую часть того человека, который ему только что достался.

Застыли пораженные рамгарцы, замер Виру, не в силах пошевелиться, и только у самого края, у самого берега смерти остановил Ратху властный крик Тхакура:

— Нет, Ратха!

Она вздрогнула и обернулась. Этого оказалось достаточно, чтобы опомнившийся Виру оттащил ее от огня.

— Почему вы не пустили меня туда? — спросила Ратха, будто удивленная таким неблагоразумным решением. — Мне было бы лучше.

— Не оставляй меня, девочка, — тихо сказал Тхакур. — Ты — все, что у меня есть, дочка.

Если бы он стал говорить ей о молодости, о будущем, о прекрасном мире вокруг, она бы даже не поняла его в эту минуту. Она потеряла мир дважды — сначала вместе с мужем, которого не успела полюбить, потом вместе с любимым, который не успел стать мужем. Зачем ей жизнь, если счастье так упорно не дается ей в руки? Ради кого терпеть эту боль?

Но простые слова старого человека вдруг дошли до ее ослепшего, оглохшего сердца, изменив все вокруг и расставив все на свои места.

Тхакур сам проводил Виру на станцию. Всю дорогу они молчали, думая каждый о своем. Рамлал не спеша вез их в коляске. Времени до отхода поезда оставалось еще много.

— Я думал, что ты останешься здесь, — нарушил молчание инспектор.

— Я и сам так думал, — усмехнулся Виру. — Мечтал, что осяду, женюсь, детей заведу, буду землю пахать, как нормальный человек. А видите, что выходит из всех наших мечтаний? Мгновение — и человека нет, одна лишь горстка пепла. Какой я муж? Кому нужен человек, только и умеющий, что рисковать собой, что он даст женщине, если даже она пожалеет его и выйдет за него замуж. Пусть все катится и дальше так, не хочу никому портить жизнь…

Поезд уже стоял на станции. Расположившиеся в тени навеса машинисты, не торопясь, заканчивали свой завтрак. Вскоре они потянулись в будку паровоза, раздался пронзительный гудок, и всю платформу заволокло облаком пара.

— До свидания, господин Тхакур. — Виру хотел было пожать инспектору руку, но вовремя остановился.

Тот все же заметил это непроизвольное движение.

— Я всегда верил в тебя и Джая, — глухо сказал Тхакур, — и рад, что не ошибся.

Виру в последний раз взглянул на инспектора. Тот стоял по-прежнему прямо, твердо глядя в глаза. На плечи, как всегда, наброшен плащ, и никто бы не мог сказать, что перед ним беспомощный калека.

Поезд лязгнул, заскрежетал и начал движение. Вскочив на подножку, Виру прошел в вагон с одной-единственной пассажиркой в голубом сари, у открытого окна. Чтобы не мешать ей, он решил расположиться в следующем вагоне.

Но женщина была вовсе не намерена оставаться одна. Она поднялась навстречу Виру, и он увидел самое прекрасное, самое любимое на свете лицо.

— Убежать хотел? — спросила Басанти, но в голосе ее он различил смущение и неуверенность.

Не говоря ни слова, Виру шагнул к ней, и они обнялись, чтобы уже никогда не разлучаться.