На улицы выходили изящные высокие стрельчатые окна – такие узкие, что Каден пролез бы через них лишь боком. Главные ворота стояли открытыми, но под охраной полудюжины стражников в длинных балахонах пустынников. И по гребню стены расхаживала стража с копьями и луками в руках. Строго говоря, не крепость, но Каден не тешил себя иллюзиями. В этих стенах Габрил мог легко и незаметно убить его десять раз подряд.

Киль и Тристе хотели идти с ним. Каден отказал. Они, конечно, спорили. Киль заметил, что даже после полутора десятилетий в ишшинской темнице он все же лучше Кадена разбирается в политических реалиях столицы. Тристе бессвязно, но горячо доказывала, что им надо держаться вместе, помогать друг другу. Однако Каден напомнил, что Габрил вполне может встретить непрошеное посольство в штыки, а смерть одного лучше смерти трех. Переубедить его так и не сумели, и потому Морьета тайно вывела Кадена из храма через другой секретный ход на широкую, засаженную гордыми сандаловыми деревьями улицу и, указав на крепость-некрепость, тихо сказала:

– Дом Габрила Красного.

Каден, оглядывая здание из тени капюшона, кивнул.

– Он опасен, – предупредила Морьета, тонкими пальцами тронув Кадена за рукав. – Не просто воин, он и думать умеет.

Каден всмотрелся в лицо жрицы. Ей было страшно. Страх сквозил в наклоне шеи, в осанке. Она боялась, но держала страх в узде. Глядя на нее, Каден припомнил науку хин и заставил себя замедлить свое сердце, остудить свою кожу.

– Опасен и умен? То, что нам нужно. Потому мы его и выбрали.

Морьета, помедлив, согласилась:

– Потом возвращайся сюда, я проведу тебя обратно в храм.

Каден не стал напоминать ей, что «потом», возможно, никуда уже не вернется.

Однако, когда он вступил под грациозную арку ворот, откинул капюшон, чтобы стали видны глаза, назвал свое имя и попросил проводить его к первому оратору Раби, одетый в белое стражник, шевельнув бровью, кивнул и провел его в просторный внутренний двор. Воздух здесь благоухал от цветущих лоз, фонтан выбрасывал брызги на высоту десять футов. Простое и соразмерное пространство так и манило понежиться здесь в теплый летний денек, прихлебывая охлажденный та. Только вот бой, разворачивающийся на плитах мостовой, не сулил неги.

Трое солдат с длинными копьями атаковали одного человека – если под свободным черным одеянием скрывался человек, – теснили с разных сторон, угрожали оружием, испытывали защиту. При виде посетителя противники прервали учебную схватку, а провожатый Кадена, приблизившись к человеку в черном, что-то негромко сказал. Неизвестный повернулся (под просторным плащом и глубоким капюшоном Каден не видел лица), внимательно взглянул на него, потом из темных складок показалась рука и махнула, отпуская слугу.

«Так-так, – подумал Каден, приказывая себе сохранять спокойствие. – Габрил Красный любит заставить гостей подождать».

Увидев, что схватка возобновилась, он отогнал эту мысль прочь.

Копейщики наступали с удвоенным пылом. Наконечники рубили и кололи черный плащ. Человека под тканью не угадывалось. Вихрящиеся складки скрывали руки, ноги, голову.

«Одетый тенью, – сообразил Каден. – Пресвятой Хал, это же одетый тенью!»

Он вырос на сказках о воинах пустыни, восхищавших мальчишку не меньше историй о кеттрал. Этих пустынников многие считали личами, но Кадену с Валином однажды попался в дворцовой библиотеке старинный кодекс со схемами и иллюстрациями, показывающими, каким образом одетый тенью искусно скрывает свои движения и положение тела под просторным плащом.

Каден с Валином не один день упражнялись, заменив плащи одеялами и пытаясь отточить описанную технику: подставляя ладони вместо бедер, локти вместо плеч, изгибаясь так, чтобы снаружи трудно было заподозрить под накидкой наличие тела. Если верить той книге, бой с одетыми тенью иногда сводил противника с ума. Этому Каден не верил: как ни старался Валин, он легко отличал его ладонь от головы и видел торчащие из-под одеяла костлявые лодыжки. Но вот при виде Габрила… Каден покачал головой. Сражение с одетым тенью походило на бой с ветром.

Казалось, копья пробивают первого оратора насквозь, раз за разом вонзаясь в широкое развевающееся одеяние, скрываясь в его складках. Такие тычки могли оказаться смертельными даже при затупленном наконечнике. Каден видел, как одно копье, войдя в середину плаща, показалось с другой стороны – на солнце блеснула сталь наконечника. Но скрытый капюшоном человек не упал.

Каден присмотрелся. Трое атакующих бились всерьез, даже издали слышно было, как они пыхтят. Эти люди явно не впервые взяли в руки оружие и превосходили противника числом, но их сведенные напряжением лица были мрачны. Могучие рубящие удары, как будто приходящиеся прямо в плечо, тонули в мягкой ткани. А из-под плаща внезапно блеснул короткий нож, и тыльник рукояти ударил ближайшего солдата в челюсть. Сбитый еще не успел упасть на камни, когда рука вновь утонула в текучей тени.

Один из оставшихся с яростным криком бросился вперед. Его копье, насквозь прошив складку плаща, воткнулось в плечо его же соратнику. Оставив раненого за спиной, одетый тенью плавно перетек вперед, прямо под копье, и его неуловимый нож, вновь показавшись из-под плаща, коснулся горла копейщика. Тот, выбранившись, уронил копье и поднял руки, показывая, что сдается. Лезвие у его горла отодвинулось далеко не сразу. Каден уже готов был увидеть смерть этого человека. Но вот клинок исчез, как исчезает тень от раздутого ветром огня.

Забыв о противниках, человек в плаще обернулся к Кадену и откинул капюшон. Черные волосы облепили его голову, лицо было залито потом, но дышал он ровно. Он довольно долго смотрел на посетителя молча, затем махнул рукой слуге:

– Проводи нашего гостя в кабинет с видом на акацию. Я решу его судьбу после омовения.

* * *

– Я хотел принести соболезнования по поводу смерти вашего отца, – осторожно заговорил Каден.

Габрил Красный молча изучал Кадена поверх сплетенных пальцев, как коршун с высокой ветви изучает кролика и его неподвижность – неподвижность готового к смерти существа. Омывался он не спеша, чисто выбрился, связал на затылке черные волосы и теперь мало напоминал виденного Каденом во дворе потного бойца. Он выглядел молодым благовоспитанным придворным, а никак не воином. Если бы не длинный тонкий шрам, протянувшийся по смуглой щеке, и не поблескивающие в красных ножнах ножи на поясе.

– Его убили, – наконец отозвался Габрил.

В резком говоре западной пустыни гласные были отполированы до блеска, а согласные словно изъедены песчаными вихрями.

– Прошу прощения? – не понял Каден.

– И было за что, – ответил Габрил. – Вы упомянули смерть моего отца, как если бы Габрил Серый подавился печеньем или упал в сухой колодец. Но это не так.

– Его казнили, – сказал Каден, – согласно аннурскому закону.

– Его убил ваш отец, – отрезал Габрил.