В это время в Дании на копенгагенской верфи «Бурмейстер и Вейн» продолжалось сооружение судна «Лена» для Советского Союза.

А Виталия Примакова в конце 1932 года направили учиться.

Аркадий Ваксберг:

«Вместе с группой других высших военных начальников – Ионой Якиром, Иеронимом Уборевичем, Павлом Дыбенко и другими – Примакова командировали на учёбу в академию германского генерального штаба».

Вместе с Примаковым поехала и Лили Брик, официально не имевшая к нему абсолютно никакого отношения.

Аркадий Ваксберг:

«Советские моралисты очень строго относились к формальному статусу жён при поездках их мужей за границу, военных тем более. В качестве кого же отправилась Лиля в Германию на этот раз? Юридической женой Примакова она не была, оставаясь по-прежнему женой Осипа Брика, а самому красному командиру никто и никогда не ставил в вину грубейшее нарушение норм коммунистической морали. Окажись на месте Лили – в том же сомнительном статусе – другая женщина, ей было бы несдобровать. Лиле было дозволено всё…

Не иначе как снова подсуетился Агранов, всё-таки записав её женой Примакова, а в наркоминделе, да и в Кремле, на это просто закрыли глаза: и сам Примаков, и Агранов были тогда ещё в очень большом фаворе, вряд ли кто-нибудь мог позволить себе им перечить по столь, в сущности, пустяковому поводу. Кто знает, как – не публично, а в служебных кабинетах – аргументировалось это прямое нарушение установленных правил. Не тем ли, что Лиля будет в Берлине не только сопровождающей?..

Но вот не менее важный вопрос: как закрыли глаза на очевидную ложь и германские власти? Ведь во всех анкетах для получения въездных виз Лиля всегда называла себя женой Осипа Брика. Не иначе как ей пришлось теперь записать, что она с Бриком в разводе, а с Примаковым состоит в законном юридическом браке: ложь для простаков, к каковым германская разведка никогда не относилась».

А в стране Советов в это время бушевал голод, почти такой же, который косил людей в 1921–1922 годах. Но из государственных запасов гододающим не выделялось ни зёрнышка – всё продолжали вывозить за границу. Причём хлеб изымался у крестьян с невероятной жестокостью.

2 января 1933 года Корнелий Зелинский записал то, что ему о положении в деревне рассказал писатель Пётр Иванович Замойский (Зевалкин):

«У меня мои товарищи, с которыми я коров пас, бедняки горькие, первыми в партию пошли, на фронтах были, ведь все уже по тюрьмам. Тот не сдал, этот пересдал. Которые уже отсидели по два года, домой вернулись, теперь тише воды, ниже травы. Теперь активистов в нашей деревне не найдёшь. Жизнь дороже! У всех у них хозяйства разорены, дети поумирали.

А ведь третий год уже это. В прошлом взяли в колхозе всё. Под метёлку. Просто стон шёл. А в этом году повторилось точь в точь то же самое. Опустошили деревню. Зато край план выполнил.

В новые постановления не верю. Да и никто в деревне не верит. Кто может, бежит из неё, а кто не может, молчит.

А сказать ничего нельзя – сейчас же на тебя накинутся: оппортунист, подкулачник, пособник кулака, долой, в тюрьму!!!»

Описал Корнелий Зелинский и свою встречу с писательницей Мариэттой Сергеевной Шагинян:

«Глубоко обеспокоена и всегдашняя оптимистка Шагинян. Но круг её впечатлений иной:

– Я была в Ленинграде. Там начался сыпняк, голодный тиф, как в 20 году. Учёные с мировыми именами питаются пшённой (только) кашей. Я согласна питаться ею, но я должна видеть просвет, перспективу. Я всегда её умела видеть, в самые тяжёлые годы революции. Сейчас я потеряла это умение. Здесь, в Москве, две моих давних приятельницы, служащие, пухнут с голоду. А “Известия” заказали мне победную статью к Новому году. Я не буду, не могу её написать. Я не могу лгать и лакировать действительность. Я не могу миллионам усталых голодных людей говорить, что всё прекрасно, и мы победили. Я хотела даже отказаться от ордена Красного Знамени, который мне дали».

11 января 1933 года состоялся объединённый пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Выступивший на нём Сталин обрушился с резкой критикой на местные партийные органы, которые позволяли колхозам создавать хлебные фонды (посевной, фуражный, страховой). Это означает, добавил вождь, что в колхозы проникли враги, которые используют колхозы для борьбы с советской властью.

Выступил на пленуме и нарком юстиции РСФСР Николай Крыленко, который сказал, что по закону «о колосках» уже осуждено свыше 54 тысяч человек, но основная масса осуждённых оказалась за решёткой, а расстреляно всего 2 тысячи с небольшим.

«– Мало, мало расстреливаем», – посетовал нарком.

Сразу после пленума ОГПУ стало производить аресты среди специалистов-аграрников. И в казематах Лубянки оказалось около ста новых заключённых.

В том же январе лётчиком-испытателем Московского авиационного завода № 39 имени Менжинского стал Валерий Павлович Чкалов. Он сразу же приступил к «обкатке» нового самолёта-истребителя И-15 (биплан) конструкции Николая Поликарпова.

30 января 1933 года президент Германии Пауль фон Гиндебург назначил главой правительства страны (рейхсканцлером) Адольфа Гитлера. 1 февраля Гитлер попросил Гиндебурга распустить парламент и назначить новые выборы. Президент согласился. Рейхстаг был распущен, новые выборы назначили на 5 марта.

А в Москве в тот же день (1 февраля) профессор Отто Юльевич Шмидт, возглавлявший экспедицию в Северном Ледовитом океане на ледоколе «Александр Сибиряков», был избран членом-корреспондентом Академии наук.

27 февраля в 22 часа в здании берлинского Рейхстага вспыхнул пожар. Уже на следующий день был подписан чрезвычайный указ рейхспрезидента «О защите народа и государства», согласно которому отменялись свобода личности, слова, собраний, союзов и вводились ограничения на тайну переписки и неприкосновенность частной собственности. Но главное, запрещалась Коммунистическая партия, и тотчас было арестовано около четырёх тысяч коммунистов.

Всё это происходило в тот самый момент, когда в Берлине находились Лили Брик и обучавшийся в Германии Виталий Примаков. Но переписка Лили Юрьевны с Москвой оставалась точно такой же, какой была при жизни Маяковского (то есть в письмах не было ни слова о том, что происходило вокруг Виталия Примакова и Лили Брик). Василий Васильевич Катанян привёл её письмо Осипу Максимовичу:

«Лот, например, она пишет Осипу Брику в 1933 году из Берлина: “Любименъкий, дорогой, золотой, миленький, светленький, сладенький Осик!” Далее следует подробнейшее письмо, как они с Примаковым проводят время, что видят, что читают, как они с ним счастливы. Но что она ужасно скучает по Брику, “всё бросила и примчалась бы в Москву, да нехорошо уехать от Виталия, который много работает, очень устаёт, и жаль его оставить одного”. И в конце: “Я тебя обнимаю и целую и обожаю и люблю и страдаю. Твоя до гроба Лиля. Виталий шлёт привет и обнимает”».