— Тронь он кого-то из нас? Безусловно. Ничто так не напоминает мужчинам о хороших манерах, как пуля в ноге.

Я снова хихикнул, хотя прекрасно понимал, что она вовсе не шутит. В мире, пожалуй, не было второй женщины, что обращалась бы с оружием — и, как следствие, с вооруженными людьми, — с той же легкостью, что мисс Говард. У нее имелись на то свои, очень личные причины, и я не вправе перечислять их здесь — она сама позаботится об этом когда-нибудь, ежели пожелает. Существенным для меня этой ночью было лишь одно: слова мисс Говард о том, что ради моей защиты она стала бы стрелять в человека, вовсе не были пустым звуком; и, пока мы ехали по залитой луной дороге вдоль реки, знание это еще больше успокаивало мою нервную систему и дразнило ум.

— Как она только может так, мисс Говард? — наконец спросил я, выкурив большую часть сигареты.

Мисс Говард ответила с долгим, глубоким вздохом:

— Не знаю, Стиви. Полагаю, людям, терзаемым бессилием, свойственно пытаться распространить свою власть на тех, кто слабее их, — и бог в помощь этим слабым созданиям, если они вдруг откажутся подыгрывать. Пьяные, неудовлетворенные мужчины бьют и убивают женщин, женщины, отчаявшиеся доказать, что могут хоть чем-то командовать, бьют и убивают детей, а дети эти, в свою очередь, мучат животных… Не забывай, что младенцы кажутся очаровательными тем из нас, у кого детей нет, но множество матерей лишаются терпения от всего этого шума, недосыпания и простого и понятного труда по воспитанию.

Я покачал головой:

— Нет, я не о том. Само-то убийство я уже начал понимать. Как мне кажется. Но вот как она заставляет действовать других людей… С этим-то она как справляется? Ну то есть, взять хотя бы то, что мы уже слышали — и видели. Некоторые, работавшие с ней в Нью-Йорке, считают ее святой; прочие же, из того же заведения, считают ее убийцей. Несчастный глупый муж обращается с ней как с единственным своим спасением — а потом она идет за угол и заполучает симпатии Гу-Гу Нокса, пьяней любой уличной шлюхи, входившей к Пыльникам. Дальше мы приезжаем сюда и обнаруживаем, что людям в Боллстон-Спа она поначалу казалась потаскухой, потом — порядочной женщиной, а после — снова потаскухой. А теперь в этом проклятом месте — в Стиллуотере — мы узнаем, что ее до смерти боится весь город! Как, черт возьми, такое удается одному человеку?

— Ну, — слегка улыбнувшись, отозвалась мисс Говард, — боюсь, что этот вопрос будет посложнее. — Она отвлеклась от сигареты и над чем-то задумалась. — Пораскинь мозгами над всем, что сейчас перечислил, Стиви, — что за качество объединяет эти случаи?

— Мисс Говард, ну если б я знал…

— Ну хорошо, хорошо. Тогда прими во внимание вот что: ни одна из этих личностей, из этих непохожих личин, в коих она представала людям, цельной не является. Ни одна из них не характеризует реального человека — все это упрощения и преувеличения. В общем — символы. Ангел милосердия — жестокий убийца. Верная жена и мать — развратная шлюха и бесстыжая потаскуха. Все они словно персонажи рассказа или пьесы.

— Как в этих… как их там… в «мифах», что вы рассказывали? В тот день у музея?

— Именно. И, как и в тех мифах, поражает не то, что кто-то смог выдумать всех этих персонажей, — на такое способен любой сумасшедший или просто одаренный богатым воображением. Поражает, что их на самом деле признает и принимает на веру такое количество людей — не только жители городков типа Стиллуотера, но даже целые общества. И, боюсь, все это сводится в итоге к тому, что тебе может оказаться немного сложно понять. — Похоже, мисс Говард заметила в моем лице как будто уязвленную гордость — и быстро положила ладонь мне на руку. — О, я не хочу сказать, что ты недостаточно образован или умен, Стиви. Ты один из самых умных мужчин, что я встречала. Но ты — мужчина.

— Да? А к беседе-то нашей это как относится?

— Боюсь, самым непосредственным образом, — пожала плечами она. — Мужчинам на самом деле не понять, насколько мир не хочет, чтобы женщины были полноценными людьми. Для женщины в нашем обществе самое важное — даже важнее честности и порядочности — быть опознаваемой. Даже когда Либби зла — и, быть может, более всего, когда она зла, — ее очень просто классифицировать, приколоть булавкой к доске, точно некий научный образец. Те люди в Стиллуотере в ужасе от нее, потому что ужас этот позволяет им понять, кто она, — и оберегает их. Вообрази, насколько труднее было бы признать: да, эта женщина способна на ужасающую злобу и насилие, но в то же время она — та, что отчаянно пыталась быть кормилицей, быть хорошим и дельным человеком. Если принять все, если допустить, что внутри она не просто одна или другая, а обе сразу, — что же тогда это говорит обо всех прочих женщинах города? Как тогда вообще можно судить о том, что на самом деле творится у них на сердце — и в голове? Так жизнь в простом поселке внезапно станет чрезмерно сложной. И потому, во избежание всего этого, они разделяют понятия. Обычную, нормальную женщину считают заботливой и любящей, покорной и уступчивой. А любая, не укладывающаяся в эту классификацию, должно быть, настолько зла, что ее следует бояться — бояться даже больше, чем обычного преступника, ведь она-то определенно наделена силами самого дьявола. Ведьма — вот как, наверное, звали бы ее в старые времена. Ведь она не просто нарушает закон — она попирает порядок вещей.

Я повернулся и робко улыбнулся мисс Говард:

— Видели бы вы себя — начали говорить так, словно немножко ее зауважали.

Мисс Говард улыбнулась было в ответ, но быстро осеклась.

— Иногда мне и самой так кажется, — признала она. — А потом я вспоминаю ту фотографию Аны Линарес и понимаю, в какой ужасной мере Либби не отдает себе отчета в истинных своих мотивах — и насколько она в связи с этим опасна.

— Ладно, — настаивал я, пытаясь продолжением разговора вновь вернуть мисс Говард бодрость духа. — А что же с такими, как Гу-Гу Нокс? Он знает, что Либби замужем за Михеем Хантером и что с ним она ведет себя как добрая жена, заботится о нем, — но все равно продолжает крутить с ней шашни.

Мисс Говард энергично кивнула:

— То же самое. Пусть Нокс и главарь банды, но при этом он обычный мужчина — и, по обыкновению, хочет делить женщин на удобные категории, чтобы они не причиняли никаких проблем. Он не верит, что Либби действительно заботится о Хантере. Он полагает, что в самой глубине души она развратница, шлюха, и когда она куролесит перед ним — и с ним, — он видит настоящую Либби. Но что же известно нам? Что она уговорила Нокса поместить свой дом под защиту банды. Его вышибалы следят за тем самым домом, где она соорудила нечто вроде тайника для младенцев, до сих пор отчаянно пытаясь доказать, что способна о них заботиться. Так что как знать, может, она ненавидит развлечения у Пыльников, но предается им ради того, чтобы легче было воспитывать детишек.

Моя рука опустилась на лоб — словно, потерев его, я смог бы заставить лучше работать мозги.