себе и не позволил отдалиться. Рука, предательски обжигающая мою талию, в воздухе взлетела вверх, поднявшись около моего лица, и я отпрянула, как от огня. Нет! Поднятая вверх рука всегда означала удар. Сильный удар. Я ахнула, зажмурилась, а через секунду моё сердце забилось под силой выработанного адреналина, и я раскрыла глаза. Он понял. Он всё понял. Силой он схватил меня за подбородок и поднял лицо к своим глазам. Я удивленно встретилась зеленью с голубизной моря. Боль. Поднятая вверх рука всегда означала боль. Я была словно надрессированная этим жестом собака.

Когда я впервые осознала то, что Харрис никогда не чувствовал ко мне того, что чувствовала я, это ощущалось как острая игла, проникающая в самую глубокую часть сердца. Она парализовала, лишила возможности доверять, верить и любить. Я столько дней чувствовала, что моя душа уязвима, что меня тошнило. От самой себя.

Его глаза два островка гнева. Злость и агония, разгоняющая хаос. Челюсть плотно сжата, напряженные морщины между бровей, нижние веки приподняты, пристально наблюдающие за мной. Губы, когда-то истерзано целовавшие мои, бледны, а ноздри расширены. Он был в гневе.

— Что он делал с тобой, Тереза? — спросил он одними губами, не дыша. И боль, столько месяцев сидевшая в груди вырвалась сплошным потоком. Я резко задрожала, словно от леденящего холода. Моё тело напряженно завибрировало под натиском того, что он может узнать, сколько мне доставили боли руки Андреаса. Холодный пот облил спину, заставив меня съежиться от страха.

— Ты меня уничтожил, Харрис. Из выгоды, из-за плана и договора. Ради компании и денег. У меня больше ничего нет. Ни родителей, ни компании, ни творчества, — я отхожу на шаг и выставляю свою руку вперед, чтобы он мог разглядеть худощавые кисти и бледность.

— Я кукла в руках Андреаса. Я принадлежу ему, и он делает со мной всё, что захочет. Играет со мной и моим творчеством, насильно забирая то, что всю жизнь принадлежало мне. Да лучше бы я умерла в тот день в твоём кабинете, чем терпела неуважение к своему телу, — шепчу громко я, опуская голову и бесперебойно качая ею из стороны в сторону.

— Я его, я больше не принадлежу сама себе. Я потеряла контроль, когда ты предал меня, — продолжаю я, рассматривая пол ресторана и блестящую обувь Харриса.

— Меня тошнит от самой себе. Я не могу поверить, что стала такой, стала подчиняться человеку, ведь он словно марионетка давит на мои больные стороны. Что произошло со мной? Я смотрю в зеркало и не узнаю того человека, что отражается в нем. Я разочарована собой. Я хочу очиститься от всей этой тьмы, от всех этих негативных мыслей. Я хочу обрести себя снова. Я хочу быть счастливой, — дрожь сильной рябью бьёт по моему телу, и я отступаю на шаг, не веря, что говорю всё в действительности, а не держу в себе. Секунда. Две. Три. Прошу, помоги мне. Помоги так, как делал все месяцы рядом со мной. Позволь мне снова обрести себя.

Я чувствую его горячую руку на голом участке своей руки. Слияние двух сердец: мертвого сердца и остывшего. Заботы и проблемы, которые три секунды назад тревожно посещали мою голову испаряются, уходят на задний план и становятся неважными. Остаётся лишь это мгновение, где он взволнованно прижимает меня к своему телу, обволакивая запахом сандала. Он обнимает меня. Он и правда делает это…

Я называю это Адом.

Круг пятый.

— Не прижимай меня к себе так крепко, Харрис, прошу. Мы не одни, — мой голос дрожит и хрипит от непролитых слёз. Я больше не заплачу, я не поддамся эмоциям и не поверю в его фальшивую заботу. Когда его руки сомкнулись у меня за спиной, я подумала, что мало кто из всех людей на земле знает правду об объятиях — немногие, наверное, понимают, как прекрасно находится в объятиях другого, когда хочется замереть и не двигаться часами. Чтобы по-настоящему оценить объятия любимого человека, надо прежде узнать, каково без них.

— А если бы мы были одни, ты бы позволила мне обнимать тебя, девочка? — его бархатный живой голос заставляет мою нижнюю губу панически дрожать от слёз. Девочка. Моя девочка. Его девочка.

Классическая музыка сменяется песней Michael Bolton — All for love и я судорожно вздыхаю, чтобы не разреветься, хоть моё лицо и скрыто.

Когда я обниму тебя снова,

Я больше не отпущу тебя никогда.

Поёт музыкант, а Харрис сжимает руки на моей талии. Я вспоминаю вечера, проведенные вместе за бокалом вина и спорами о книгах. Вечера, когда я рисовала на холсте полный бред, а потом спускалась вниз, чтобы похвастаться наброском, который они вместе с Эйвоном не понимали. Я вспоминаю наши споры, крики и эмоции, что испытывали друг к другу на протяжении долгих месяцев вместе. Он смотрел на меня так изучающе и анализировал, будто я не очередной эксперимент и опыт, а та, кто вызывает хоть каплю восхищения. Я верила, что была особенной.

Люблю ли я его? Я сходила с ума от одного его взгляда. У меня тряслись ноги от одного его слова. Меня бросало в мелкую рябь от случайного прикосновения. С ним я впервые узнала себя, познала, что такое дикая страсть, что такое слезы сквозь призму принятия. Я летела к нему, как мотылёк к огню, точно зная, что он опалит все мои крылья.

Я впервые познала, что такое невыносимая боль, которая выворачивает тебя наизнанку от своих же чувств. Именно из-за него я стала такой, кем являюсь сейчас. Люблю ли я его? Я помешана, одержима и зависима. Что угодно, но точно не любовь.

То, насколько вы привязаны сегодня, это глубина того, насколько сильно вам будет больно завтра.

Я делаю далёкий шаг назад и сглатываю ком в горле, пытаясь сдержать поток неконтролируемых слёз. Он обладает сильным и выразительным взглядом, который может заставить дрожать от страха, но в то же время он притягивает внимание своей привлекательностью. Мощное телосложение, напоминающее горные скалы — крепкое и непоколебимое. Его тело изгибалось подо мной, а я властно проводила ладонями по всей широте тела, будто оно принадлежало мне. Оно принадлежало мне долгие