— Одному господину надоело мокнуть под дождем, — отвечал кучер. — Он говорит, он вам не какая-нибудь поганая русалка.

— Это вы, доктор Мэтьюрин! — вскричала миссис Броуд, с охами и ахами открывшая дверь. — Входите. В вашей комнате со вторника топится камин. Господи, да как же вы промокли, сэр! Дайте ваш плащ, его впору выжимать.

— Миссис Броуд, — отвечал Стивен, со вздохом протягивая ей плащ, — будьте добры, дайте мне яйцо и стакан вина. Я умираю от голода.

Облачившись во фланелевый халат, принадлежавший покойному мистеру Броуду, он осмотрел свою кожу. Она была все еще влажной, шершавой, бледной и безжизненной. Там, где на нем была сорочка или панталоны, а также на животе она имела серовато-синий оттенок. Ноги были цвета индиго — от чулок, остальное тело было такого же табачного цвета, как сюртук. Было так трудно счищать перочинным ножом краску, проникшую глубоко в кожу, что он порезался.

— Вот ваше яйцо, сэр, — проговорила миссис Броуд, — и добрый ломоть ветчины. Здесь письма, полученные на ваше имя.

Сев возле камина, Стивен стал жадно есть, положив письма на колено. Он узнал твердый, на редкость четкий почерк Джека. У Софи буквы были округлые и не соединявшиеся между собой. Однако вертикальные элементы букв говорили о решительности характера.

«Письмо будет залито слезами, — писала Софи. — Хотя я стараюсь, чтобы они падали в стороне от моего письменного стола, некоторые, боюсь, упадут на бумагу. — Так оно и оказалось, лист пестрел расплывшимися чернильными кружками. — Большей частью это слезы истинного счастья. Мы с капитаном Обри пришли к соглашению: мы не вступим в брак ни с кем другим, никогда! Это вовсе не тайная помолвка, что было бы недостойным шагом. Но соглашение так на нее похоже, что моя совесть, боюсь, стала чересчур гибкой. Уверена, вы эту разницу видите, если не видят остальные. До чего же я счастлива! И до чего же вы были добры ко мне…»

— Да, дорогая моя, — произнес Стивен, пропуская витиеватые выражения благодарности, обязательные замечания и чрезвычайно подробный рассказ о судьбоносном событии, когда фрегат заштилел возле острова Уайт субботним вечером, «таким теплым и благодатным, наши милые матросы на полубаке пели и танцевали под аккомпанемент расстроенной скрипки, в то время как мистер Дредж, офицер морской пехоты, показывал Сесилии звезды» и они с Джеком в каюте пришли к соглашению. — Понятно. Переходите к делу, умоляю. Нет, тут еще одно слезное излияние.

К делу она перешла на обороте третьей страницы. Когда они вернулись, то миссис Уильямс устроила скандал. О чем, интересно, думал адмирал Хеддок! Она была удивлена тем, что ее дочь оказалась в обществе человека, как известно оставшегося без средств, — без сомнения, охотника за приданым. Неужели Софи попрала свой священный долг по отношению к матери, которая бесконечно приносит ради нее такие жертвы? Неужели она забыла о религии? Миссис Уильямс настаивала на немедленном прекращении всяческого общения с этим человеком. Если же у него хватит наглости и он появится у них в доме, ему следует указать на дверь. Правда, миссис Уильямс полагает, что он вряд ли посмеет показаться на берегу. Хорошо, пусть он захватил где-то там какой-то французский кораблик, пусть его имя было напечатано в газетах, но первый долг человека — блюсти свой банковский счет и иметь безупречную репутацию в глазах кредиторов. Слава — дым, а дым не интересует миссис Уильямс. Ни про кого из членов ее семьи, слава богу, в газетах не писали, за исключением объявления об их свадьбе, напечатанном в «Таймc». Что это за муж, который всегда будет разбойничать в иностранных портах? И нечего тут кивать на пресловутого лорда Нельсона, неужели Софи хочет повторить судьбу бедной леди Нельсон? Неужели она не знает, что адмирал предпочел законной супруге любовницу? Да и вообще, что им известно о капитане Обри? Вполне возможно, что у него связи в каждом порту и куча незаконнорожденных детей. К тому же миссис Уильямс далеко не здорова.

В этом месте слез было много больше: девушка забыла про орфографию и синтаксис, а две строчки совсем расплылись. Однако ему удалось разобрать: «Но, если нужно, я стану ждать всегда. Уверена, уверена вполне, что так же думает и он». Стивен фыркнул, взглянул на строчки, где Софи писала, что «должна спешить, чтобы успеть на почту», улыбнулся, прочитав «искренне ваша Софи», затем взял письмо от Джека. Широко зевнув, он вскрыл его, положил на кровать, поставив свечу у изголовья, и посмотрел слипающимися глазами на листок.

«„Резвый", в море.

12 сентября 1804 г.

Дорогой мой Стивен…» 12 сентября. В этот день Мендоса находился в Эль-Ферроле. Усилием воли он раскрыл глаза шире. Казалось, что строки так и брызжут жизнью и счастьем, но больше всего доктору все равно хотелось спать. «Поздравьте меня!» — «Я и так вас поздравляю». — «Ни за что не догадаетесь, какую новость я хочу вам сообщить!» — «Догадаюсь, дружище. К чему столько восторженных слов?» — «Я обладаю самым драгоценным в моей будущей жене — ее сердцем!!» Стивен снова фыркнул. Следовало невыносимо скучное описание мисс Уильямс, которую Стивен знал гораздо лучше, чем Джек, — ее внешности и добродетелей. «Она такая прямая и искренняя, ничего от меня не скрывает, если вы меня понимаете, есть же девицы изворотливее наших треклятых судовых казначеев, хотя напрасно я ругаюсь. Она произвела на меня такое впечатление, словно ударила из тридцатидвухфунтовика!» Неужели Джек мог сравнить Софи с тридцатидвухфунтовым орудием? Хотя с него станется! Как же расплываются строчки. «Нельзя говорить ничего плохого о своей предполагаемой теще, однако…» Что Джек имеет в виду под словом «предполагаемая»? «Буду страшно рад, если… корабль… приезжайте ко мне в Фальмут… Портсмут… конвой… Мадейра… Острова Зеленого Мыса! Кокосовые пальмы!.. Должен спешить, чтобы отдать письмо на почту». Кокосовые пальмы, невероятно высокие деревья, которые качаются, качаются… Deus ex machina[65].»

Стивен очнулся днем от беспробудного сна с ощущением счастья, попросил принести ему кофе, булочки и рюмку виски. Улыбаясь и кивая головой, перечитал за завтраком письма, выпил за счастье Джека и Софи, достал свои бумаги из водонепроницаемого шелкового футляра. Сел за стол и стал их расшифровывать. Составил резюме. У себя в дневнике доктор записал:

«Всякое счастье вещь замечательная. Но если его придется купить годами ожидания и, возможно, бесчестья, то оно может достаться чересчур дорогой ценой. Д. О. стал намного старше, чем был; возможно, он стал более зрелым; но он всего лишь мужчина, а обет безбрачия ему не по плечу. Лорд Нельсон как-то сказал: „Миновав Гибралтар, всякий мужчина становится холостяком". Прибавим сюда тропическую жару, не слишком щепетильных молодых женщин, устоявшуюся привычку есть помногу и его страстную натуру. А что, если в нем вновь вспыхнет страсть к Диане, которая вдруг захочет прибрать его к рукам? Нет, нет, это невозможно. Если не произойдет ничего неожиданного, то вся эта печальная и долгая история превратится в убогую трагедию. Знавал я такие затянувшиеся помолвки. Насколько я понимаю, лорд Мелвилл в двух шагах от своего падения: он не может справиться со своими обязанностями; он не умеет защищать ни самого себя, ни, следовательно, своих друзей.