По глубине милитаризации советская экономика не знала равных среди крупных стран. С середины 70-х гг. я при каждом удобном и неудобном случае повторял, что мы ведем гонку вооружений не против Соединенных Штатов, а против самих себя. Экономическая перестройка должна была открыться выдергиванием стоп-крана милитаризму, ставшему идеологией в идеологии и государством в государстве.

Военно-промышленный комплекс – понятие, с легкой руки Д. Эйзенхауэра, распространенное, но к Советскому Союзу применимое лишь отчасти. Если по справедливости, а не просто каждой сестре по серьге. Поэтому, обращаясь к термину «государство в государстве», я имею в виду не вооруженные силы, не конструкторов вооружений, не оруженцев, превращавших их идеи в металл. Немало из них знал лично и отдаю должное интеллекту и гражданской позиции большинства.

Самые отъявленные милитаристы, как правило, – цивилисты. Офицеры и генералы в большинстве своем не так склонны к бесшабашным суждениям, как иные не обученные армейскому делу, не нюхавшие пороху люди на гражданке. Воинствующие цивилисты не просто освещают прожекты генеральных штабов, но частенько предписывают военным образ мышления и поведения; случается, именно они задумывают осады, блокады, «стратегии устрашения» и «истощения», холодные и горячие войны, с особой легкостью превращая тысячи и миллионы убитых и раненых в шеренги статистических выкладок. Ими целые страны и континенты отдаются в полон милитаризму. Армии редко завоевывают собственные народы.

Почему М. С. Горбачев не провел грани между желательным и совершенно необходимым, внешним и внутренним в самом трудном варианте конверсии – конверсии не военного производства, но стратегического мышления, мышления не на оперативном, а политическом этаже? В Рейкьявике – отдаю должное – он сказал наконец-то то, к чему примеривался еще Н. С. Хрущев: Советский Союз не будет впредь идти по стопам США в военно-технологическом соперничестве, этой сердцевине гонки вооружений. Сказал. Отлично. Но совместились ли слова и дела? Есть вопрос.

Полагаю, что и здесь упустил Горбачев свою фортуну. Она давалась ему. Конечно, имелись поводы поеживаться на сквозняках. Маховик набрал слишком большие обороты, чтобы остановиться вдруг. Но должно было быть ясно одно – без демилитаризации страны в самом широком смысле, без конверсии ее экономики мечтам о материальном возрождении Советского Союза и создании достойных человека условий жизни не суждено было сбыться.

Не знаю, удалось ли мне понятно выразить свою мысль: экономическое будущее перестройки и, стало быть, ее судьба были завязаны на способность и готовность политического руководства совершить гражданский подвиг – бросить вызов милитаризму. Задача труднейшая, нерешаемая в один присест, но в определении отношения к ней не терпевшая недоговоренностей, двурушничества, попыток обхитрить жизнь.

Все остальное было тоже важно, даже до чрезвычайности. И обращение к рыночным механизмам хозяйствования со всемерным поощрением конкуренции и ликвидации монополизма, и реформирование сверху донизу системы государственного регулирования, и пересмотр под углом зрения экономической целесообразности отношения к международным хозяйственным образованиям. Важно и необходимо – без них экономика оставалась бы затратной, живущей от чиновничьей милости. С переменами в механизмах хозяйствования тянуть также никак было нельзя.

В экономике есть свой порог остойчивости. Не удастся вывести корабль не то что на нужный курс, а элементарно удержать на плаву, если остойчивость потеряна. Она не может быть не потеряна из-за несоразмерных изъятий из производительной сферы на контрпродуктивный милитаризм, которые обескровливают и народное хозяйство, и весь национальный организм. Она не может быть восстановлена простой заменой дирижистского способа хозяйствования на рыночный. Хотя бы потому не может, что всякому рынку противопоказан милитаризм, как и милитаризму – рынок. При любой системе милитаризм был и останется внерыночной категорией.

Уместен иной вопрос: не поздно ли было в 1985 г. думать о ремонте советского дома, не упустили ли время для этого? В ноябре 1990 г. я участвовал в написании «программы из 8 пунктов», которая на ура прошла в Верховном Совете СССР и, что почти уже не случалось в то время, получила хорошую прессу. Через год с лишним Горбачев станет открещиваться от нее как «нелиберальной». Мол, «насоветовали советники».

Советники, я в их числе, рекомендовали занять ясную позицию по коренным вопросам, волновавшим население. Беспощадную критику президента в парламенте, прозвучавшую 16 ноября, мы охарактеризовали как последнее предупреждение – либо Горбачев должен действовать, либо сдать власть. Нельзя оценивать положение в экономике, разгул беззакония как нечто чрезвычайное и выжидать, отделываясь полумерами.

Горбачеву не пристало, однако, уступать советникам свое авторство по ряду ключевых пунктов программы. Замена Совета министров Кабинетом, подчиненным непосредственно президенту, расширение полномочий Совета Федерации и «упразднение» Президентского совета, создание Совета безопасности, координация деятельности правоохранительных органов – это его идеи. Форма «упразднений» и «учреждений» нас смущала, и мы рекомендовали предварительно обсудить намеченные меры с Н. И. Рыжковым и другими коллегами по руководству. Но президент нас не послушал. Редактируя проект, он даже огрубил формулировки: «Хотели решимости, так я покажу!»

Не возьмусь отстаивать тогдашних рекомендаций. Без этого всплеска 17 ноября горбачевская глава могла завершиться на год раньше. Без путча и всякой всячины.

В «программе из 8 пунктов», чем она и привлекла интерес, проставлялись сроки, когда и что должно было конкретно начаться или случиться. К примеру, создание структуры для борьбы с организованной преступностью или контрольной палаты, призванной следить за выполнением законов и президентских указов. Но прошли объявленные одна-две недели, месяц на исходе. Конь не валялся.

Беру в декабре 1990 г. слово на съезде народных депутатов. В центр ставлю тему законности и, обращаясь к Горбачеву, говорю, что на президенте лежит двойная обязанность: самому блюсти законы и заботиться о том, чтобы закон уважался всеми. Подтекст предельно ясен, но не нравится сидящему за моей спиной лидеру – не способен, отдай пост тому, кто сможет.

Еще одной иллюзией меньше. Почитай, последней. Ставлю заместителя генерального секретаря ЦК КПСС В. Л. Ивашко, коллег по Секретариату в известность, что 1 августа 1991 г., когда исполнится пятидесятилетие моей трудовой деятельности, я ухожу на пенсию. Еще до этого вступаю в контакт с К. Кёрбером. Предлагаю, как уже упоминал, создать советско-немецкую группу для совместного осмысления истории Второй мировой войны. Пора отказаться от продолжения былых сражений на страницах книг и журналов в пользу максимальной объективизации исследования.

Из рассказа почти выпала внешняя политика периода перестройки. Не забыл. Оставил на конец. Тем более что в летописании перестройки она и дальше будет стоять особняком. Внешняя политика составляла заповедную зону Горбачева и во всех своих достижениях или неудачах несет на себе его личный почерк.

Премьер-министр Великобритании М. Тэтчер частенько повторяла, что первой разглядела в Горбачеве, посетившем ее страну в 1984 г., будущего реформатора. Мне представляется, что в этой поездке Горбачев сам опробовал себя в новом качестве и утвердился во мнении – не боги горшки обжигают.