Билибиным на низком, поросшем осокой берегу, расставив короткие ноги, небольшой, взъерошенный, чернявый, в синем помятом костюме. Упрямый вихор торчал на его макушке.

— Я приказываю тебе, — проговорил Билибин. — Не время спорить…

— Какого черта! Не еду — и все. Оставлять мост, когда мало ли что может быть… Если тебе плевать — то я все-таки строил его!..

Он не столько Билибина оспаривал, сколько себя — мучительное желание свое обнять Леночку.

Билибин крикнул нетерпеливо:

— Я приказываю тебе идти на дрезину! Извольте выполнять распоряжения, товарищ Шерстнев!..

Это он впервые кричал на Шерстнева. Он вообще никогда не повышал голос.

Они стояли у реки, катившей меж зеленых отлогих берегов свои небыстрые воды, голубые, зеркально-спокойные в этот час. Этот кусок земли вновь стал мирным, и странно было видеть отсюда, как пылал поселок, как метались по всему району станции черные фонтаны разрывов, и слышать грохот и гром грянувшей внезапно войны. Билибин старался не глядеть туда. На этом мирном куске земли он стоял перед Шерстневым, не похожий на себя, побагровевший, и кричал:

— Приказываю тебе немедленно отправляться! Ну?!

Даже толстый нос его стал красным.

Шерстнев промолвил тихо и решительно:

— Так нельзя оставлять мост, Павел. Если взорвут зря или не вовремя… Нет, я должен быть тут.

— Но ведь это же военные действия!

— Потому я и должен быть тут. Я — майор железнодорожных войск, хотя и в штатском пока. А уж этот мост я знаю как никто больше. Я лучше сержанта разберусь в обстановке.

Билибин не кричал больше. Он молча стоял перед Шерстневым, удивляясь тому, как уверенно этот инженер ставил себя выше специалиста-подрывника.

Шерстнев заговорил таким тоном, словно вопрос решен и можно уже не возвращаться к нему:

— Если Леночка будет рваться ко мне, вообще, если понадобится, то скажи ей, что я уже уехал. Это проще всего. Словом — успокой и увози ее. Не забудь материалы наши в копии передать начальнику дороги. Состояние мостов при начале военных действий — это ты сам понимаешь…

«Материалы?..»

И большое лицо Билибина дрогнуло.

Разбуженный грохотом канонады, он выскочил из домика диспетчера без материалов, он не захватил их с собой, не распорядился о них. Он только крикнул Леночке: «К дрезине за мостом!»

Он отсылал за мост всех женщин с детьми, потом побежал к станции… Он просто забыл про материалы. И действительно: все горит, рвутся снаряды, гибнут люди, внезапная война… Он забыл, и Шерстнев ему напомнил о них.

Билибин взглянул на пылающий поселок. Там, в пламени, все эти отчеты, акты, чертежи. Они уничтожены бомбежкой, пожаром. Они погибли.

А Шерстнев говорил:

— Так ты уезжай с ней. И успокой Леночку. В крайнем случае скажи, что я тоже уехал.

— Хорошо, — кратко ответил Билибин и пошел.

Мост стоял нерушимый, не поврежденный ни бомбами, ни снарядами. Метрах в пятидесяти вверх по течению возник уже объездной понтонный мост, возведенный саперами, — параллельный железнодорожному и шоссейному, соединяющему берега тоже метрах в пятидесяти от железнодорожного, но только вниз по течению.

Эта скученность привела на память Шерстневу споры о наиболее целесообразном расстоянии между параллельными мостами. Как желанную гостью, принял Шерстнев сейчас эту техническую проблему. Он соглашался, в общем, что пятьдесят метров, пожалуй, минимум возможной дистанции, при которой бомба с любой высоты не грозит двум мостам сразу и не облегчает прицеливания…

Но ничто не грозило мосту. Враг, видимо, и не собирался бомбить его. Ясно — враг намерен пройти по этим мостам, прорвавшись через реку на плечах наших войск. По этому железнодорожному мосту враг хочет гнать свои поезда, он желает использовать работу советских строителей, его, Шерстнева, работу, для уничтожения Советской страны. Все страдания, весь труд Шерстнева, затраченный на восстановление этого моста, могут пойти на пользу врагу, могут быть нагло украдены фашистами.

Так вот какое дело поручает ему первый час войны — уничтожить построенный им мост. Он простился с Билибиным у первого пролета и пошел к сержанту, оглядывая, как с вышки, зеленые отлогие берега, зеленые, еще не тронутые смертью пространства за рекой.

— Я — майор железнодорожных войск, — сказал он сержанту, — майор запаса и строитель этого моста. Я пришел вам помочь. Ваш командир убит?

Сержант Ведерников солидным голосом пояснял Шерстневу, где и как заложены взрывчатые вещества. Он говорил о возможном разрушении моста рассудительно, детально, лицо его, бурое от ветров и солнца, было замкнуто, только глаза, небольшие и светлые, напряженно и тревожно оглядывали знакомое мостовое хозяйство, обреченное на уничтожение.

Все-таки это было как во сне, — ужели надо, вчера только проверив, сегодня взорвать этот стоивший стольких трудов, измотавший нервы, но все же прочно построенный мост? Да, ему предстоит впервые в жизни разрушить нечто, сделанное его руками, — не какую-нибудь неудачную постройку или старую рухлядь, вроде домишки, где раньше жила Леночка, а превосходный мост, который мог бы еще и больше двенадцати лет прослужить людям. Это было противоестественно — и это называлось войной, отличие которой от прежних с первой же бомбы сразу познал Шерстнев.

— Надо и опоры к черту разбить. Я вам покажу сейчас, куда еще надо заложить…

И когда работа была окончена, он сказал Ведерникову:

— Теперь все тут разлетится вдребезги.

Он произнес эти слова со странным и неожиданным удовлетворением.

У станции появились фигуры людей, быстро перебегавших к реке, пользуясь каждым прикрытием.

— Готовься! — скомандовал сержант, и каждый боец тотчас же занял свое место.

Пограничники, передвигавшиеся от станции, были уже совсем близко. Отстреливаясь, они делали перебежку за перебежкой.

Состав из нескольких паровозов и самых разнообразных вагонов и платформ вырвался с запада и пронесся по мосту, за ним промчался еще один смешанный поезд, где пассажирские и товарные вагоны, платформы — все было спутано, сцеплено, видимо, в величайшей спешке.

У въезда на мост стоял Трегуб с винтовкой и гранатами. До самых руин станции протянулась цепь железнодорожников. Их было немного, но на них можно было положиться.

— Танки, — шепнул Ведерников. Пронзительными глазами своими он первый разглядел идущую по низу тяжелую, изрыгающую огонь машину.

Захлопала из рощи батарея, и танк весь окутался дымом. Потом из дыма вырвалось пламя. Второй танк повернул к роще, за ним третий. Эти чудовища шли быстро, непреклонно, неумолимо. Пограничники залегли метрах в пятидесяти от моста. Четвертый танк, продолжавший свой путь к реке, вдруг вспыхнул, и до моста донесся негромкий звук.

— Гранатой… пограничник… — шепнул Ведерников. Он был в крайнем напряжении и все поглядывал на Шерстнева. Уже не минуты, а секунды отсчитывал мозг Шерстнева. Все было отброшено, все забыто, — надо только точно определить