Вавилов вновь покосился в окно.

Павел Сергеевич, встрепенувшись¸ махнул рукой:

– Вот, вот эти аргументы будут самыми весомыми,… я там считаю…

Сергей кивнул в ответ, но промолчал, он как-то брезгливо сгреб кружку и нож назад в полиэтиленовый пакет. Небрежно завернул и бросил сверток в смешную и неуклюжую холщевую сумку.

– Я знаю, что делать и все сделаю. Все будет хорошо.

Павел Сергеевич, почему-то радостно поверил этому человеку. Он его не знал, но чувствовал, что он сейчас искренен. Клюфт заулыбался и зажмурился, понимая, что выглядит как слабоумный.

Вавилов медленно встал и, взяв сумку, вышел из комнаты. Павел Сергеевич слышал, как скрипнула дверь и хлопнула железная душка крючка. Клюфт засуетился и, обернувшись, посмотрел в окно. Он искал глазами силуэт человека, которому доверился весь, без остатка.

Со слепой верой в порядочность.

Вилор сидел, упершись спиной в холодную железную стенку машины. Руки были скованы наручниками и, поэтому приходилось на поворотах упираться локтями, расставляя их как можно шире по бокам. Уазик ехал хоть и не быстро, но неуклюжий и высокий автомобиль кренился при маневрах, поэтому тело, то и дело шатало, как огурец в банке с рассолом. В отсеке для задержанных, было тесно и холодно. Осенняя дождливая погода добавляла унылости и без того плохое настроение. Через маленькое зарешеченное окошко он с наслаждением и завистью смотрел на улицы родного города.

Люди и машины вокруг они… они были свободны и могли двигаться куда захотят, куда пожелают, а тут?…

А тут тебя везут в непонятном направлении и по непонятным причинам.

Рано туром дверь камеры открылась и, на пороге появились контролеры. Они выкрикнули фамилию Щукин и так же равнодушно пояснили, что выходить надо срочно, не собирая вещи.

Саша Канский сморщился и шепнул Вилору, когда тот надевал туфли, что если тебя «дергают до завтрака», то ничего хорошего из этого не выходит. Как правило, это связано с какими ни будь неприятными обстоятельствами…

Уголовник рецидивист оказался прав…

Его привели в один из пустых кабинетов опер части… где его уже ждали два незнакомых ему опера и следователь Нелюбкин…

Прокурорский, с каким-то злорадным ехидством ухмыльнулся и прояснил:

– Вы гражданин Щукин будете сейчас этапированы к месту совершения преступления для дачи особых показаний, а именно на следственный эксперимент…

Вилор попытался возразить, но два хмурых опера ловко сковали ему руки наручниками и повели по коридору.

На улице во дворе тюрьмы их ждал обычный милицейский уазик с мигалкой и традиционной синей полосой вдоль борта.

Единственное что немного обрадовало, было то, что сейчас Вилору предстояло увидеть свободный город и свободных людей… Но эта маленькая почти микроскопическая радость быстро прошла.

Хмурые мысли неопределенности, а главное, какого-то нехорошего предчувствия грызли мозг:

«Если везут на следственный эксперимент, то почему так быстро и неожиданно, кроме того почему вес таки они так упорно не приводят ко мне адвоката, пусть даже и другого продажного, но адвоката? Да и почему он не допросил меня вновь тут в тюрьме? Господи, что они хотят? Странно, как странно, несколько дней назад я хотел умереть. Я просил Бога дать мне смерть, подарить. Я еще хотел жить. И вот, вот сейчас я что боюсь? Почему я чего-то боюсь? А мне ли не все равно, что со мной произойдет? Не все ли равно? Пусть даже самое страшное… самое мерзкое. Может я умру. Что в это страшного, я же сам просил, сам просил этого я думал об этом и вот сейчас, сейчас я чего-то опасаюсь? Что мне терять? А?! А, впрочем, наверное, так устроен человек, так устроен. Каждому человеку есть что терять, даже самому бесправному нищему в какой ни будь африканской стране и то есть что терять. Есть, видно жизнь это все-таки что-то очень дорогое, если в последнее мгновение даже самый несчастный человек не хочет ее терять. Даже когда не на что надеяться и то, человек не хочет ее терять. Значит так нужно…»

Уазик между тем выехал на Октябрьский мост. Широкий и почти безлюдный, он казался каким-то чуждым, для Красноярска, телом. Уходящий куда-то вдаль правого берега города, он был больше похож на дальнюю междугороднюю шести полосную дорогу. Вилор насторожился, зачем его везли на правый берег города, если его дом находился на левом?!

Вновь чувство страха непроизвольно начала сковывать тело. Нет, это был не панический и опустошающий страх, это было какое-то смутное и глубокое беспокойство противно похожее чем-то на зубную боль.

Уазик свернул с моста и выехал на остров Татышев. Огромная территория некогда заброшенного городского острова была больше похожа, на какой-то африканский национальный парк в сафари только в центре миллионного города. Большие поляны и редкие рощицы, а главное полное безлюдье создавали иллюзию отсутствия тут цивилизации,… казалось вот-вот и из кустов выскочит стая антилоп или величаво выйдет лев… и только торчащие вдалеке трубы заводов и клювы портовых кранов напоминали, что современный большой город рядом, где-то рядом…

Уазик съехал с асфальтированной дороги и начал кувыркаться по земляной колее, которая вела сквозь густую чащу низкорослых деревьев и кустарников к берегу Енисея.

Урча и поскрипывая, машина, словно старый носорог пробивалась к водной глади и вот колесами заскрипели камни. Округлые булыжники стучали днищу. Вилор всматривался в окно и не мог понять, зачем его привезли на берег реки. Автомобиль, заскрипев колодками, остановился. Из уазика вышел Нелюбкин и два опера. Водитель тоже покинул свое кресло и сразу же открыл капот своего авто. Что-то бормоча под нос он внимательно осматривал двигатель. Следователь свел руки в локтях и сделал несколько толчковых движений. Опера тоже потянулись, картина была странная, казалось, эти люди приехали сюда, чтобы сделать зарядку на берегу Енисея.

– Веди сюда этого козла, – бросил Нелюбкин одному из оперов. – А ты, неси веревку и прочее,… надо начинать представление, – тут же добавил второму оперативнику.

Вилора из автомобиля вывел сухой и высокий оперативник. На нем были смешные вареные джинсы и какая-то рыжая куртка. Милиционер был больше похож на какого-то клоуна передвижного цирка, нежели на сыщика.

Нелюбкин стоял и хмурившись, смотрел, как Щукин медленно подходит к нему. Когда между ними осталось пара метров, Вилор остановился. Следователь, тяжело вздохнул, нагнувшись, подобрал из-под ног камень.

– Ну, что Щукин, ты любишь купаться?

– Хм, что в тюрьме воду в бане отключили? – зло ответил Щукин.

– И да,… и нет… – ухмыльнулся следователь. – Ты знаешь, какая вода в Енисее сейчас?

– Какая,… чистая, хотя немного тиной и соляркой попахивает, – буркнул Вилор.

– Нет неправильно. Холодная вода-то! Холодная! А если точнее – ледяная! Градуса три, четыре от силы. А почему?