Крефф перебирал в памяти то, что говорила ему скаженная, когда входила в короткие просветления. Пытался вспомнить, а называла ли она хоть раз себя иначе, чем дурой? Не вспомнил. Зато все прочие для глупой были лучше, добрее, умнее, благороднее её самой. Как так выходило, что она — нищая, скорбная рассудком, не имевшая за душой ничего, кроме мусора и старой залатанной рубахи, была богаче их всех? Она ведь жила в мире, в котором не было зла. Не видела она зло и в сердце его не впускала.

Потому, небось, никогда жалость в ней не иссякала. Донатос рывком поднялся с лавки и застыл, глядя в окно. Что-то, доселе незнакомое, творилось у него в душе. Он не знал этому названия. Просто почувствовал, как скрутило разом все внутренности, свило в тугие жгуты.

В дверь осторожно постучали.

Крефф отворил.

На пороге стоял Зоран — взгляд виноватый.

— Наставник, мы Светлу в покойницкую снесли. Но Глава говорит нынче всех похоронить надо…

По парню видно было, он ждал, что наставник, как было у того в привычке, сорвется, обругает, скажет что-то обидное. Выуч уже к этому изготовился, зная желчный нрав наузника. Но Донатос сказал:

— Я понял. Сейчас спущусь. Сходи к Нурлисе, попроси рубаху чистую исподнюю. Да холстину — тело завернуть. И воды принесите.

Зоран вскинул на креффа расширившиеся от удивления глаза и кивнул.

— Иди, — сказал колдун, понимая, что ему нечего добавить. Желчи в нём не осталось. Только тоска. Страшная тоска, с которой он не знал не то что, как жить, но и как переспать первую ночь в Цитадели.

…Погибших хоронили уже в сумерках. Складывали в общую ямину. Светлу — обряженную в чистую рубаху, с расчесанными волосами — положили между воев. Она покоилась в серёдке — тоненькая, белая, какая-то очень маленькая и особенно жалкая рядом с ширококостными мужиками.

Закапывали сгибших торопливо, словно хотели поскорее закончить, чтобы не скорбеть по павшим, но порадоваться, наконец, вернувшимся. Всхлипывали девки. Донатос стоял на краю ямины и глядел за тем, как прибывает земля.

Кто-то подошел к нему, крепко обхватил за пояс и расплакался, уткнувшись лицом в живот. Колдун с удивлением посмотрел вниз и увидел вихрастую белобрысую макушку Русая. Паренёк вжимался в обережника, сотрясаясь от слез.

— Ну, будет, будет… — негромко сказал крефф, поглаживая острые мальчишечьи плечи и не зная, что ещё добавить.

— Дяа-а-адька — а-а, — безутешно выл Руська. — Жалко-то её ка-а-ак!

— Жалко, — сказал Донатос и, наконец, понял, что же такое чудное происходит с ним, отчего перекручивает нутро, и дыхание как будто схватывает. — Жалко, Русай…

Тризны вечером не было. И вообще всё понеслось кувырком и не в лад. Ехали, думали — передохнут, дух переведут. Вышло иначе.

Клесх только из мыльни возвратился — ещё с волосами сырыми и рубахой к влажному телу липнущей, а уже распорядился через оборот собирать креффов.

Нэд зашел к Главе, когда тот жадно ел, одновременно с этим разбирая сорочьи грамоты, накопившиеся за дни отлучки.

— Что ты взыскался? — спросил посадник. — Нет ведь уже этого Серого. Дай людям роздыха. Поспокойнее все же дни для Цитадели настали…

Клесх посмотрел на него поверх развернутого свитка угрюмо и зло:

— Нет и не будет у Цитадели спокойных дней, Нэд. Нешто ты не понял? Ходящая нынче из крепости вышла. И защита, которую Бьерга установила, не стала ей преградой. Я выучам наказал у ворот на страже всю ночь стоять. И засовы запереть. А ты «дай людям роздыха».

Посадник с вытянувшимся лицом слушал эту гневную отповедь.

— Погоди, погоди! Ты другого кого пробовал за ворота вывести? — подался он вперед.

— Попробуем ещё, время будет, — «утешил» его Клесх. — Нынче надо решать, что делать станем, если Ходящие так же легко в города и веси заходить-выходить будут. Вот уж запоем… Сегодня Лесану надо усадить в креффат. Хватит ей без дела болтаться. Выуча старшего Рустиного, не помню имени, тоже, Лаштиных Ургая и Хабора, Ольстова Ильгара. А то у нас не креффат, а сборище стариков и калек.

Глава уже не глядел на собеседника и не думал о том, что речь его резка и в чем-то обидна. Он гвоздил и гвоздил словами:

— В Любяны и Печища надо отправить ратоборцев. Ихние-то сгибли. Возьмем из старших Дареновых. Ребята у него всегда крепкие были. К слову, у Ольста Радомир — толковый парень, уже год в тройке сторожевой квасится в Суйлеши. Надо отзывать в Цитадель. На его место поставить, да хоть Свельта, он как раз доучился. И завтра же всех воев распустить обратно по тройкам. Нечего им тут рассиживаться. В дороге раны зализали, отдохнули — спали, как хорьки. Будет с них. Креффам пора за выучами ехать — весна на исходе, в деревнях сватовство вот-вот начнется, упустим ребят, сами потом будем локти грызть.

Нэд вскинул руки, призывая Главу хоть на миг осадить бешено скачущие мысли:

— Охолонись, я понял. Всё понял. Успокойся, Клесх. Что ты взъярился? — посадник пожитым умом понял то, чего на его месте не понял бы кто-то другой — Клесх, как это бывает с теми, кто всю жизнь привык бороться с трудностями в одиночку, не знал, как ему разорваться, чтобы ничего не упустить.

Поэтому Нэд повторил:

— Охолонись. Дай людям хоть в мыльни сходить, чистое вздеть да по куску в рот закинуть. Я тебе вот что скажу. Старших выучей до осени оставь гонять подлетков. Молодых ребят из креффата отправим искать Осенённых. Бьерга, Ихтор, Лашта и Донатос — тоже поедут. В крепости со мной останутся старики, молодшие и старшие выучи. А там видно будет.

Клесх задумался и покачал головой:

— Иначе всё Нэд. И оборачиваться нам теперь вдвое быстрее придется. Или ты не понял? Так я объясню. У нас ведь тут Лют ещё. И он не впусте обратно притащился. Не только из-за девок своих, у него, помимо Мары с Лесаной, другой интерес… Он нам помог и теперь будет торговаться за стаю… И он видел, как девка — Ходящая за ворота выбежала. Точнее не видел, а учуял. Хм… а ведь верно… у волколаков острый нюх. Ходящего от человека они всегда отличат…

Мысли Главы скакали, как блохи, и Нэд за ними уже не поспевал, да видимо и сам Клесх не поспевал тоже.

— Довольно! — твердо сказал посадник. — Утро вечера мудренее. Это у тебя шило в заду. А за окном ночь и люди хотят спать. Креффат, оборотни и выучи обождут до рассвета. Да и ты уймешься, покуда голова не лопнула.

Клесх вдруг в ответ на эту отповедь беззвучно засмеялся:

— Спать хотят, — он уткнулся лбом в ладонь и плечи подрагивали. — А я-то подумал… Понял, понял. С Бьергой и парой слов перемолвиться не успели? Иди уж. Спи.

В последнее слово он нарочно подбавил издевки.

— Да, тьфу на тебя! — разозлился посадник и ушёл.

Но в коридоре остановился, и самому сделалось смешно. На нижнем ярусе Нэд столкнулся с Ильгаром, который со свертком в руках торопился в сторону поварни.