По возвращении во Флоренцию Якопо написал картину с изображением сидящего и благословляющего св. Августина, епископа, с двумя летящими и очень красивыми обнаженными путтами; картина эта находится над одним из алтарей небольшой церкви монахинь св. Климента на Виа ди Сан Галло. Равным образом закончил он картину с Оплакиванием и несколькими обнаженными ангелами, превосходнейшую вещь, высоко ценимую некиими купцами из Рагузы, для которых он ее написал, но, главное, на ней был изображен великолепнейший пейзаж, в значительной степени заимствованный им из одной гравюры Альбрехта Дюрера. Кроме того, он написал картину, изображавшую Мадонну с младенцем на руках в окружении нескольких путтов, находящуюся ныне в доме Алессандро Нерони, а также другую подобную, то есть Мадонну, но отличную от предыдущей и написанную им в другой манере, для каких-то испанцев. Так как эта картина была уже много лет выставлена для продажи у одного перекупщика, Бронзино посоветовал мессеру Бартоломео Панчатики ее купить.

Когда же в 1522 году во Флоренции вспыхнуло легкое чумное поветрие и потому многие разъезжались, чтобы избежать этой весьма заразной болезни и от нее спастись, Якопо также представился случай уехать, правда недалеко, но все же бежать из города. Дело в том, что когда одному из аббатов Чертозы, обители, построенной семейством Аччайуоли в трех милях от Флоренции, пришлось заказывать фресковые росписи по углам прекраснейшего и обширнейшего двора, расположенного вокруг лужайки, ему посоветовали обратиться к Якопо. Он его разыскал, и Якопо, охотно по тем временам согласившийся на эту работу, переправился в Чертозу, захватив с собой одного только Бронзино. Вкусив же от этого образа жизни в покое, молчании и одиночестве (а все это отвечало гению и природе Якопо), он решил по этому случаю постараться еще больше и, углубив свои познания в искусстве, показать миру, что он достиг еще большего совершенства и изменил свою манеру по сравнению с тем, что он делал раньше. А так как незадолго до этого из Германии во Флоренцию проникло большое количество листов, отпечатанных и тончайшим образом гравированных резцом Альбрехта Дюрера, отличнейшего немецкого живописца и редкостного гравера по дереву и по меди, и в том числе много больших и малых историй о Страстях Иисуса Христа, в которых были заключены все совершенство и вся добротность, достигнутые в резцовой гравюре в отношении красоты, разнообразия одежды и выдумки, Якопо и решил, поскольку ему предстояло написать по углам этого монастырского двора истории из Страстей Господних, воспользоваться вышеназванными замыслами Альбрехта Дюрера, в твердой уверенности, что ему суждено доставить этим удовлетворение не только самому себе, но и большей части флорентийских художников, которые все как один в один голос, объединяемые общностью суждений и взаимным согласием, превозносили красоту этих эстампов и превосходство Альбрехта.

И вот, начав подражать этой манере и пытаясь придавать своим фигурам и выражению их лиц ту непосредственность и разнообразие, какие придавал своим фигурам и лицам Альбрехт, он взялся за это с таким упорством, что прелесть его ранней манеры, которая была дарована ему самой природой и была исполнена нежности и грации, изменилась под влиянием этих новых исканий и трудов и настолько исказилась от привнесения в нее манеры немецкой, что во всех этих новых его произведениях, хотя все они и прекрасны, можно обнаружить лишь ничтожную долю тех достоинств и той грации, которые он до этого придавал всем своим фигурам. И так он при входе в этот двор в одном из углов написал Христа в Гефсиманском саду и так хорошо изобразил ночную тьму, освещенную лунным светом, словно все происходит днем, а пока Христос молится, неподалеку уснули Петр, Иаков и Иоанн, написанные в манере, настолько похожей на дюреровскую, что просто диву даешься. Поблизости виден Иуда, приводящий иудеев, с лицом настолько странным, и настолько странен облик всех этих солдат, написанных по-немецки с их необычным выражением лица, что они вызывают в зрителе жалость к простодушию этого человека, который настойчиво и изо всех сил пытался усвоить то, чего другие избегают и от чего они стараются отделаться, и только для того, чтобы бросить ту манеру, которая по своей добротности превосходила всякую другую и которая бесконечно нравилась каждому. Между тем разве Понтормо не знал, что немцы и фламандцы приезжают в эти края, чтобы научиться итальянской манере, которую он с таким трудом пытался преодолеть, считая ее плохой?

Рядом с этой историей другая, в которой иудеи приводят Христа к Пилату и где он написал Спасителя, сообщив ему все то смирение, каковым, как это можно себе представить, действительно обладала сама невинность, преданная злыми людьми, а в образе жены Пилата передал жалость и страх, которые испытывают перед самими собою те, кто боится Божьего суда. Женщина эта, заступаясь перед мужем за Христа, созерцает его лик с жалостливым удивлением. Вокруг Пилата стоят несколько солдат, настолько немецких по выражению лиц и по покрою одежды, что если бы кто-нибудь не знал, чьей рукой написано это произведение, тот наверняка поверил бы, что оно создано по ту сторону Альп. Правда, в этой истории на заднем ее плане изображен кравчий Пилата, который спускается по лестнице, держа в руках таз и кувшин, чтобы дать хозяину умыть руки, – великолепнейшая фигура, в которой есть от старой манеры Якопо. Когда же после Якопо пришлось в одном из других углов двора написать Воскресение Христово, он, как человек неустойчивый, в чьих мозгах всегда вертелась какая-нибудь новинка, решил изменить свой колорит. И он написал эту фреску в таком нежном и хорошем колорите, что она без сомнения получилась бы у него исключительно прекрасной, если бы он только исполнил ее в другой манере, но не в той же, немецкой, ибо в лицах изображенных солдат, лежащих замертво и скованных глубоким сном в самых различных положениях, столько достоинств, что лучшего, кажется, и не сделаешь.

Лев X, в миру – Джованни Медичи, Папа Римский с 1513 по 1521 год

В начале XVI века Медичи сумели подчинить себе Рим. Джованни Медичи, младший сын Лоренцо Великолепного, в 1513 году стал римским Папой под именем Льва X. Это время считается апогеем Возрождения, в Риме работали Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль, многочисленные скульпторы, художники, писатели; полным ходом шло строительство собора Святого Петра, начатого архитектором Браманте.

Огромные расходы папского двора вынудили Льва X ввести широкую продажу индульгенций, которые гарантировали каждому исповедавшемуся грешнику или его умершему родственнику освобождение от мук чистилища. Продажа индульгенций вызвала протест значительной части западной христианской общественности, а затем движение Реформации. Протестанты (реформаторы) выступали, в числе прочего, и за аскетизм в искусстве, что противоречило духу Возрождения.

Продолжая в следующем углу истории Страстей Господних, он изобразил Христа, шествующего с крестом на плечах на Голгофу, а следом за ним жителей Иерусалима, его сопровождающих, впереди же – двух обнаженных разбойников, окруженных служителями правосудия, которые, одни пешком, другие верхом на лошадях, несут лестницы, надпись для креста, молотки, гвозди, веревки и прочие тому подобные инструменты. Наверху же за пригорком стоят Богоматерь и Мария, в слезах ожидающие Христа, который на самой середине картины упал, окруженный толпой истязающих его иудеев, в то время как Вероника подносит ему плат, сопровождаемая престарелыми и молодыми женщинами, рыдающими при виде тех мук, каким подвергается Спаситель. Между тем то ли потому, что его предупредили друзья, то ли потому, что сам Якопо на этот раз хотя и поздно, но все же осознал тот вред, который изучение немецкой манеры принесло его собственной манере, но эта история удалась ему значительно лучше, чем все остальные, написанные им в этом месте. Несколько обнаженных иудеев и некоторые головы стариков исполнены фреской так, что большего сделать невозможно, хотя и заметна везде немецкая манера.