Он не бьет на жалость – не пишет про мучительность этого ощущения. Про острое, гнетущее сожаление о том, что больше ничего нельзя сделать из того, что считаешь совершенно необходимым.

Его мама, Ариадна Павловна, рассказывала журналисту Павлу Шеремету год спустя после того, как ее сына не стало:

«—.. Приехал к нам, к отцу. Вот тогда у отца-то второй инфаркт и случился. Тимур чувствовал себя ответственным за то, что он не воспрепятствовал, не уговорил Егора не браться за это тяжелое дело.

– Как он пережил отставку?..

– Очень тяжело. Однажды в детстве я не разрешила ему взять собаку домой, и он так плакал, что слезы градом лились по куртке. Он плакал второй раз в жизни – после отставки. Он только сожалел, что не успел сделать то, что надо было сделать».

Из личных воспоминаний.…Мне выпало видеть, как Гайдар плакал – третий раз.

Это было зимой 2005 года. Писатель Владимир Войнович приехал в Москву из Германии, похоронив там долго и мучительно болевшую жену Ирину – любимую учительницу Егора Гайдара. И мы пришли к нему и к их дочери – на девятый день. Пришел Егор Тимурович с женой Машей. И стоял в комнате перед портретом Ирины с глазами, полными слез.

Спустя 15 лет после отставки, в феврале 2007 года, Альфред Кох, активный участник реформ начала 90-х годов, брал у Егора Гайдара обширное интервью.

«– Мы выросли с ощущением, что политики высокого ранга, начиная от премьера и выше, уходят из власти каким-то естественным образом: либо просто умирают, как Брежнев, Андропов, Черненко, либо как-то еще, но все равно уже немолодыми людьми, пенсионного возраста. Ты, по-моему, был первым политиком, который был отставлен от управления страной в возрасте тридцати шести лет.

Ты оказался первым, кто после отставки должен был думать: “А что дальше делать-то?”

Это довольно необычное состояние, ведь ты уже побыл в должности, которая играет роль достаточно сильного наркотика, а остальные должности такого адреналина, по определению, не дадут, разве что, я не знаю, прыгать без парашюта или входить в клетку со львами. Поэтому мне интересно, что с тобой происходило, какими были “ломки“, как ты “снижал дозу“ и избавился ли ты от этого наркотика или и до сих пор есть это желание получить дозу?»

(По вопросам можно подумать, что, давно зная Гайдара, вопрошающий все же знал его плоховато. Он судит о нем, как о стандартном «начальнике», потерявшем высокое место. А из ответов Гайдара видно совсем-совсем другое. Впрочем, может, вопросы были нарочито провоцирующие – сейчас «так носят». – М. Ч.)

«– Когда я уходил с должности премьера, ничего, напоминающего ломку, не было. Первое, что почувствовал, – безумную усталость. Еще – подсознательно – было чувство тревоги. Казалось, что вновь зазвонит телефон и снова нужно будет куда-то ехать, что-то решать, с кем-то ругаться, кого-то наказывать, заставлять, конфликтовать. Что на меня опять выльют ведро помоев.

Умом я понимал, что больше не отвечаю за страну, телефон не прозвонит и мне не скажут, что произошло нападение на батальон ОМОНа на границе Осетии и Ингушетии, идут боевые действия, надо что-то делать. Умом-то я понимал…

Дай вспомнить. Итак – усталость, тревога. Да вот, собственно, и все. Ломки не было. Обратно порулить не тянуло. Перед самой отставкой я занимался урегулированием ингушско-осетинского конфликта. Это было тяжело, нужно было перебрасывать войска. Военные… один говорит, что он не смог перебросить, потому что ему не дали самолетов, а другой еще что-то не смог, – в общем, нужно было заниматься проблемой в режиме ручного управления. Одновременно улаживал ситуацию в Таджикистане – там гражданская война и более 100 ООО русских, 201-я дивизия, погранотряды…

– Абсолютно все замечают, что безумно сложно сразу после отставки заставить себя трудиться. Это самое главное – заставить себя снова работать.

– Это правда. Ты знаешь, я работяга: привык работать, читать много профессиональной литературы, делать пометки, писать. Вернуться в этот ритм работы тяжело. Пытался заставить себя, но посмотрел на происходящее трезвым взглядом: сажусь за стол, но лучше бы и не садился… Голова отказывалась работать…Заметил – все время сплю. Стоя, сидя, лежа…

Не знаю, чем бы все кончилось с моей сонливостью, но мне особо отдохнуть не дали.

.. Дело в том, что пока я пребывал в таком сумеречном состоянии, Виктор Степанович [Черномырдин] заморозил цены. В первые две недели, пока меня не было в правительстве, происходила какая-то вакханалия. Денег набухали в экономику столько, сколько не вливали никогда, ни за какие любые две недели предыдущего года. Потом заморозили цены, ну не совсем заморозили, а слегка приморозили. В результате недельная инфляция подскочила до уровня, на котором она никогда не была, и что самое страшное, вновь возник товарный дефицит, хотя казалось, что мы это уже все прошли!»

Почему же это произошло? Просто потому что Гайдара, находившегося во всеоружии знания мировой экономической науки, сменил В. С. Черномырдин. «Порядочный человек», по определению Гайдара, повторю – вполне подтвердившемуся, он в этом отношении был, что называется, девственен.

Черномырдин много знал про социалистическую экономику– с ее дефицитом, с непременными снабженцами и их умением «выбивать» нужные материалы. С ее туфтой, с «социалистическими обязательствами» по «перевыполнению плана». (Невежественные иностранцы все диву давались: зачем же составлять такой план, который надо перевыполнять? Не лучше сразу составить точный, чтобы точно его и выполнить? Но где же им было нас понять!..)

Но что такое «нормальная» рыночная экономика, каковы ее законы – Черномырдину узнать было неоткуда. К тому же к нему прочувствованно взывали недавние товарищи по партии:

«Мы обращаемся к россиянам: на вас надежда! Обращаемся к Черномырдину: не предавайте Россию, будущее ее не в рынке и не в частной собственности, которые разделяют людей, а в разумной организации экономики на прогрессивных принципах социализма, соборности» («Правда», 31 декабря 1992 г.).

Это уже было нечто новенькое, привнесенное в идеологию коммунистов новым временем – удивительное соединение «социализма» с мало кому понятной, но приятно звучащей «соборностью».

Черномырдин, например, не знал, что если цены перестают быть свободными, если их искусственно сдерживать – они все равно растут, вот какая штука. Только еще больше.

Он, видимо, думал так: «Вот Гайдар разрешал взвинчивать цены, обирал народ… А мы не разрешим повышать цены на особо важные продукты! И народу станет легче…»

И тут же товары, цены на которые приморозили, таинственным образом исчезли с прилавков…

Еще раз зададим вопрос – почему? И послушаем ответ Гайдара – в его много раз нами цитированной автобиографической книге «Дни поражений и побед». Советую моим юным читателям вникнуть в эти довольно элементарные экономические вещи – хотя бы для того, чтобы суметь ответить несведущим людям на их невежественные рассуждения о Егоре Гайдаре. Вот она, технология инфляции: