— Но я также верю, — продолжила она, — что Кровавый Кахелле — хороший командир и уже сумел создать из этой орды взбунтовавшихся рабов настоящую армию. С офицерами во главе сомкнутых рот и со всем, что требуется армии: с мастерскими, госпиталями и ремесленниками, которые производят оружие и броню. Еще никогда в истории Дальнего Юга ни одно восстание рабов так не выглядело. Я ошибаюсь? Нет, не отвечай. Двадцать тысяч гегхийских трупов в лесу — лучшее тому доказательство.

Ласкольник потянулся за бокалом, но не поднял его к губам.

— К чему ты ведешь, госпожа? Потому что я могу только уверить, что даже если ты победишь Кахела-сав-Кирху, то сто или двести тысяч меекханских трупов не улучшат твои переговоры с Империей.

— Пока что Империя молчит, генерал. И больше смотрит на восток, чем на юг. Потому им так важно твое возвращение. Кажется, ты слишком рано покинул Великие степи, а там вдруг сделалось горячо. А истина в том, что, кроме умения биться саблями, больших талантов у меня нет, а потому и червь высокомерия не точит меня. Потому-то я и не отношусь к рабам легкомысленно и не дам втянуть себя в сражение на их условиях. — Она вдруг подалась вперед и быстро проговорила: — И клянусь слезами Великой Матери, если бы они не осадили Помве, я бы не двинула на них свою армию. Они не дали мне выбора! Но если ты едешь из лагеря Кахелле, то наверняка везешь для меня вести от него. Ну так что? Просил тебя, чтобы ты говорил от его имени? Что у тебя есть для меня?

Ласкольник вздохнул, взболтал вино в хрустале и поднял тот к губам, но на половине движения передумал. Взгляд его остановился на закрытом завесой лице Деаны д’Кллеан.

— Естественно, госпожа. Кахель-сав-Кирху не желает войны. Жаждет только свободы для себя и для каждого раба, кто захочет снять ошейник.

— А полагаешь, что найдутся и те, что не захотят?

Кайлеан много бы дала, чтобы сейчас увидеть лицо их хозяйки. Потому что тон, которым она задала этот вопрос, был… пугающе равнодушным. Кха-дар, однако, спокойно продолжал:

— Люди бывают странными, госпожа. И все же до этого момента большую часть бунтовщиков составляли так называемые грязные. Немалое число домашних и пепельных не пытаются бежать и не присоединяются к восстанию. Кахель-сав-Кирху не желает освобождать тех, кому не нужна свобода. Но остальные… Кровавый Кахелле просит, чтобы ты освободила и согласилась на возвращение домой тех рабов, кто этого пожелает. И чтобы позволила ему закончить дело с Хантаром Сехравином. Он жаждет мести за нападение на свой лагерь и за огонь, который поглотил сотни жизней. Покончив с гегхийцами, он хочет вести переговоры с тобой.

Владычица Белого Коноверина неожиданно откинулась и расхохоталась. В зале воцарилось замешательство. Не такой реакции они ждали после сообщения генерала.

А когда она закончила смеяться, ее очередные слова были словно отравленные стрелы, втыкающиеся в сердце:

— Генерал… ох, генерал. Наверняка с того времени, как ты покинул лагерь рабов, ты двигался проселками и не получал никаких известий, верно? Подумать только, я всерьез полагала, что ты принесешь хотя бы шанс на мир, что Кахель-сав-Кирху отослал тебя с предложением мира или хотя бы с просьбой, чтобы мы начали такие переговоры. Но он уже много дней осаждает Помве. Да, я знаю, что у него для этого серьезная причина, но уверяю тебя, что его интересует только город с его запасами продовольствия и оружия. Он и не думал ударить по лагерю гегхийцев. Выставил тебя дураком, дорогой генерал, отправив с посольством, которое совершенно бессмысленно. Может, он надеялся, что, когда ты представишь мне его, — Деана легкомысленно махнула рукой, — «предложение», я не стану так спешить и у него окажется время, чтобы захватить Помве? А может, рассчитывал на то, что если захватит город, а ты изложишь мне это дурацкое требование, то я от злости прикажу тебя убить? В конце концов, я же просто варварская дикарка. А? Не имел смелости сделать этого сам, но, если бы Белый Коноверин измазал руки кровью Генно Ласкольника, Империя бы никогда нам этого не простила.

Госпожа Ока резко встала и оперла ладони в стол.

— Полагаешь, генерал, что мне не открыта душа Кровавого Кахелле? Он знает, что, когда победит мою армию, ничто и никто на юге не сумеет ему противостоять. Гегхийцы разбиты, Камбехия — в хаосе, а три оставшихся княжества падут перед ним на колени, едва он топнет ногой.

Она отошла от стола и двинулась вокруг него, выстреливая из себя слова так быстро, что порой ее едва удавалось понять:

— Его амбиции росли с каждой победой. И если он знаком с историей Дальнего Юга, то знает, что однажды уже случилось, что взбунтовавшиеся рабы смели старый порядок и установили новый. Я говорю о Родах Войны. О солдатах-рабах, которые тысячу лет назад вместе с жрецами Агара посадили на трон властелина-марионетку и начали всю эту истерию насчет чистоты крови и вхождения в Око. А раньше тут почитали Баэльта’Матран. Так отчего бы не вернуться к корням? Не уничтожить старое и не отстроить еще более древнее? Покорить весь Юг, перенести его столицу подальше от Ока, а Агара, согласно меекханской традиции, снова запихнуть в божественную Семью. А потом короновать себя императором новой империи. Или хотя бы королем, чтобы не раздражать амбиции своей прежней родины. Разве Меекхан воспротивится такому? Или, возможно, решится поддержать нового властелина — деньгами, магией и советчиками? А может, даже и войсками. Как полагаешь, генерал?

Она закончила, а Кайлеан вспоминала последний совет в штабе повстанцев, их планы убить Хантара Сехравина, снова перенести восстание в Северную Гегхию, а потом занять Южную Гегхию. Скрывали ли эти слова в себе более глубокий смысл? Кахель-сав-Кирху знал, что если он выступит на Белый Коноверин, где находится Око Агара, то ему придется сражаться со всем Дальним Югом. Но если он втянул бы коноверинские войска в битву подальше от столицы, а потом — еще и разбил, то сумел бы после покорить все княжества одно за другим. А дальше? Верно ли угадала молодая владычица насчет того, какие амбиции рождаются в сердце вождя повстанческой армии?

Но в следующий момент Кайлеан легкомысленно скривилась, решив, что ей-то до того вовсе нет дела. Эти сукины дети, годами заковывающие других людей в цепи, тяжело трудились, чтобы собрать именно такой урожай.

Деана д’Кллеан, Госпожа Ока, пожалуй, поняла, какими тропами блуждают ее мысли.

— На совести Дальнего Юга достаточно грехов. Гордыня, жестокость, жадность и безумная убежденность в собственной исключительности. Но он не заслуживает, чтобы его утопили в крови и превратили в меекханский протекторат, к чему, похоже, ты, генерал Ласкольник, пытаешься приложить руку! — почти крикнула в конце иссарка.

Последняя фраза была пропитана таким злым презрением, что, казалось, слова провисели в воздухе еще некоторое время после того, как она их произнесла, — шипя и рассеивая мерзкий запах. Сделалось и правда скверно.

Ласкольник вскочил на ноги, а лицо его скривилось в неприятной гримасе.

— Тут, девочка, играют другие силы, а не амбиции одного солдата и ненависть тысяч рабов. Ты этого не видишь? Твое вхождение в Око, то, что происходит в различных местах по всему миру, религиозные бунты, боги, что суют пальцы, куда только могут, толпясь в дверях нашего мира. А может — там стоят не только они. Не будь дурой, тут дело не в каком-то там восстании и не в смене власти среди смертных. Кто-то играет тобой, мной, Империей, Дальним Югом, Отцом Войны в степях, и даже, чтоб его, иногда мне кажется, что некто играет фальшивыми костьми с самими богами. Твоя победа либо поражение может иметь значение для судьбы мира, но, ради Милосердия Великой Матери и Гривы Лааль, не дай вести себя, словно ребенка с завязанными глазами!