– То есть, как это нет? Разумеется, есть, – возразил Ноа. – Ты можешь прятать их под белым халатом врача, но я не ошибусь, если скажу, что ты, прежде всего, обхаживаешь своих маленьких пациентов, как настоящая мама. Ты совершенно по-матерински воспринимаешь Джилл, равно как и мою дочь Сару. И уж тем более Сами. Материнские инстинкты для тебя столь же естественны, как и страсть к врачеванию.

– Но…

– И дело не в том, что ты привыкла, что Сами с тобой. Дело здесь не в привычке. Ты любишь ее. Постарайся взглянуть правде в глаза. Все именно так, как я говорю.

– Конечно, я люблю ее, – согласилась Пейдж. – Да и как ее можно не любить? Она такой очаровательный ребенок…

– Ну нет. – Ноа остановил Пейдж протестующим движением руки. – Мы не говорим сейчас о любви в широком, так сказать, смысле. Ты любишь ее, как всякая мать любит своего ребенка. Ты испытываешь гордость за нее, когда видишь хоть маленькие успехи в ее развитии. Ты сходишь с ума, когда она заболевает. Ты на работе мечтаешь о том, как вернешься домой и увидишься с ней. Ты отдаешь ей время, которое раньше тратила на себя, причем без всякого напряжения, так и поступают все матери.

– Девочка была для меня в новинку, – отпарировала Пейдж. – Раньше у меня в доме никогда не было детей.

– Но тебе понравилось с ней. Признай это.

– Она такой хороший ребенок.

– И тебе ужасно хорошо с ней, – продолжал давить Ноа.

– Ладно, – согласилась Пейдж. Какой смысл скрывать очевидное? – Да, мне с ней ужасно хорошо.

– Но только ты слишком боишься формальностей, когда заходит речь о том, чтобы перевести ваши с Сами отношения на официальный уровень. Так же ты боишься узаконить отношения со мной. Отсюда легко сделать вывод, что ты избегаешь официально зарегистрированных привязанностей. И с чем ты в таком случае остаешься? – спросил Ноа и сам же ответил: – В конечном счете ты остаешься в одиночестве. Сами передадут или этой семье, или какой-нибудь другой. Тогда Нонни вернется к себе на квартиру, я уеду в Санта-Фе, и все кончится.

Пейдж хорошо себе это представляла. Все эти картинки крутились у нее в голове с того самого момента, как позвонила Джоан. Нет. Они появлялись и раньше, когда она осознала, что любит Ноа.

Теперь он держал руки на поясе, а в его голосе зазвучала сталь. Он напомнил ей того самого Ноа, с которым она познакомилась три месяца назад.

– Твоя жизнь снова станет такой, какой была до смерти Мары, – произнес он, – только она не покажется уже тебе столь приятной, как ты ее вспоминаешь, потому что каждый день ты будешь возвращаться в пустой дом. Будешь обедать в одиночестве. Вечерами станешь сидеть на кровати в пустой спальне и в сотый раз перечитывать письма Мары, а потом задавать себе вопросы: Что сейчас поделывает Сами? Или Нонни, или я? У тебя не будет никакой возможности заполучить всех нас назад. И ты начнешь раскаиваться в том, что в свое время разогнала всех нас. А ночи твои станут адски одинокими.

– Зачем ты мне говоришь все это? – закричала она. Ведь она пришла за поддержкой, а не затем, чтобы подвергнуться невыносимой пытке.

Он не ответил, просто стоял, уперев руки в бока, но взгляд, которым он смотрел на нее, вдруг вызвал у Пейдж острый приступ жалости. Его очки сверкали в свете лампы, но за стеклами – она готова была в этом поклясться – на его глазах были видны слезы.

Уже более мягким тоном он сказал:

– Иногда я и собственную жизнь пересматриваю так же. Ведь я тоже целый день работаю, а когда возвращаюсь домой, ложусь в холодную постель. Теперь мне вполне можно дать мои сорок четыре, и я спрашиваю себя, куда мне идти дальше? Я думал, что приехал сюда только из-за Сары, ничего не ожидая для себя лично. И вдруг на горизонте появляется нечто прекрасное. Оно словно ждет, чтобы я его взял, но мне все кажется, что, если я подберусь поближе, эта дивная тень выскользнет у меня между пальцами и растает без следа. Так что мое положение ничуть не лучше твоего.

Она подошла и просунула руку ему под локоть.

– Ты ведь не про нас с тобой говоришь, правда?

Он покачал головой.

– И не о нынешней своей работе?

С минуту Ноа напряженно думал, сжав рот в узкую щель. Затем пожал плечами.

– То и другое неотделимо друг от друга. Маунт-Корт уже не кажется мне таким плохим, поскольку, когда я вечером выбираюсь за пределы школы, я знаю, что у меня есть шанс от больницы. А может быть, трудности кажутся мне не столь уж непреодолимыми, поскольку я могу рассказать тебе о них ночью? – Видно было, что Ноа в недоумении и просто рассуждает вслух, не зная, как ответить на все эти вопросы. – Впрочем, я ничего у тебя не просил, Пейдж. Мне не нужны были здесь никакие интрижки. Я приехал сюда с целью отбыть год, а затем уехать. У нас с Сарой много было, что обсудить, да и сейчас осталось. Меньше всего мне было нужно – и я совершенно не собирался – влюбляться в замужнюю женщину.

Пейдж оторопела.

– Но я не замужем.

– Замужем. Замужем за городом, за своей практикой, за своим глубочайшим убеждением, что раньше все было лучше. – Он улыбнулся печальной улыбкой и прижал ее ладонь к своему бедру. – Ты пришла ко мне за утешением, потому что в замешательстве и не знаешь, что предпринять. Что ж, я тоже в смущении и не знаю, что сказать тебе по поводу Сами. Это только ты можешь решить для себя. – В кабинете Ноа неожиданно зазвонил телефон. – Знаю только, что решать тебе надо быстро. Я не эксперт и не знаю, как работают агентства такого рода, но полагаю, что если колесики закрутились, то остановить их будет трудно. К тому времени, как ты надумаешь и отважишься им позвонить, может быть уже поздно. Ты потеряешь Сами только благодаря попыткам оттянуть решение.

И его тоже, подумала Пейдж. И его она тоже потеряет, если станет тянуть с решением. Но сколько же всего необходимо передумать, прежде чем такое решение принять. Вся ее жизнь должна измениться, а ведь ей раньше жилось так просто!

Телефон зазвонил снова.

– Так или иначе, – сказал он самым нежным голосом, какого она до сих пор от него не слышала, – решение тебе принимать придется, и скоро. Прежде чем захлопнется окошко. – Он отпустил ее ладонь и направился к аппарату.

Мара тоже писала об окне, о возможностях в жизни, которые предоставляются и пропадают. Ноа был в этом прав. Или ей начинать новую жизнь, или возвращаться к старой. Той, в которой ей было все известно и знакомо. Новая же была наполнена всевозможными сюрпризами и неожиданностями. Старая казалась такой безопасной и покойной, а новая – кто его знает, как в ней все сложится, в новой?

Она повернулась, хотела уже уйти, чтобы все хорошо обдумать.

– Подожди, – сказал Ноа, продолжая прижимать трубку к уху и хмурясь. – У меня доктор Пфейффер, – произнес он, обращаясь к кому-то на противоположном конце провода. – Мы сейчас же выходим. – Он повесил трубку и потянулся за пиджаком. – Джули Энджел сейчас в стационаре. Она упала в обморок в библиотеке, а сестра не понимает, что говорит ей Джули, когда она задает вопросы.