Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что сделает Франция? — спросил он.
Генерал пожал плечами.
— Может быть, объявит войну, — отвечал он, — может быть, будет пока молчать, ждать, вооружаться. Во всяком случае, возникнет сильная напряженность, и неизбежным следствием будет война.
Князь посмотрел с удивлением на этого военного, говорившего с тонким пониманием о целях и нитях политических интересов и упомянувшего с такой солдатской простотой, как о естественном выводе, о войне, под громами которой Европа должна содрогнуться, потрястись в своих основаниях.
— Вот положение, — сказал Мантейфель. — Прошу у вашего сиятельства позволения высказать мои взгляды на его последствия и на отношение России к этим последствиям.
— Слушаю вас с нетерпением, — сказал князь.
— Положение, которое я только что охарактеризовал, — продолжал генерал, — передает в руки России решение вопроса о том, в каких отношениях станут навсегда в будущем империя и Германия. Если русская политика воспользуется настоящим положением, чтобы создать нам какие‑то затруднения, то эта политика, — прошу извинения у вашего сиятельства — для уяснения моего взгляда я должен коснуться всех возможных случайностей, — эта политика даже при благоприятнейших условиях доставила бы Франции прирост могущества, не помешав пересозданию Германии, и во всяком случае навсегда создала бы для вас из Пруссии и Германии соперника, который только о том и думал бы, как бы войти в соглашение с западными державами насчет европейских дел, и сделал интересы тех держав своими собственными.
Мантейфель говорил твердо и решительно, прямо глядя в глаза вице‑канцлеру.
Князь опустил глаза и прикусил губу.
— Еще раз прошу извинения у вашего сиятельства, — сказал генерал, — в том, что я для разъяснения моего взгляда должен был коснуться случайности, которая, без сомнения, далека от ваших мудрых политических воззрений. Я перехожу к другой вероятности: если Россия, верная старым традициям обоих дворов, отнесется к увеличению Пруссии одобрительно и разумно воспользуется данным моментом для того, чтобы прийти к соглашению с новой Германией насчет оснований, которые должны упрочить дружеские отношения между этими двумя державами в обоюдных их интересах. Или Франция, придравшись к отказу в вознаграждениях, тотчас же объявит войну — но мы ее не боимся, она в один момент соединила бы всю Германию и была бы принята без колебаний, особенно если у нас за спиной благосклонным другом будет стоять Россия. Для России же не может быть лучше случая порвать путы, наложенные трактатом тысяча восемьсот пятьдесят шестого[98] года на развитие ее естественных и необходимых задач. Пока мы держим Францию под шахом, никто вам не помешает прорвать те естественные преграды, которые поставила вам австрийская сторона в союзе с западными державами на Черном море, на этом пункте, в котором лежит будущность России.
Глаза Горчакова засветились, в чертах его ясно выразилось радостное понимание мысли, которую Мантейфель развивал так оживленно и убедительно.
Мантейфель продолжал:
— Если же совершится то, что я лично считаю вероятным, а именно — что Франция, уже упустившая надлежащий момент…
Князь одобрительно покачал головой.
— Если Франция в настоящее время промолчит, начнет собираться и вооружаться — расклад окажется еще лучше, потому что будет еще вернее и надежнее. Напряженное состояние, всегда предшествующее неизбежной войне, даст нам возможность крепче и теснее сплотить национальные силы Германии, и вам останется время сделать все приготовления на юге и западе и обратиться за океан, чтобы на всякий случай обеспечить себе своего естественного союзника.
— Генерал, — Горчаков улыбнулся, — вы основательно изучили русские дела…
— Потому что я люблю Россию, — отвечал чистосердечно Мантейфель, — и потому что я вижу спасение Европы в искренней, неразрывной дружбе между Россией и Германией. Однако я сейчас закончу, — продолжал он. — Когда рано или поздно возгорится решающая, последняя борьба с Францией, тогда во всяком случае будет разбит союз западных держав, так тяжело на вас отзывавшийся, и вам ничего не будет стоить держать под контролем возможные мстительные побуждения Австрии. Вам будет предоставлена полная свобода снова открыть Черное море вашим национальным интересам и вашему национальному будущему. Мы, со своей стороны, на пути достижения наших естественных целей можем только радостно приветствовать быстрое и мощное движение России к выполнению ее исторической миссии. Да, — прибавил он, — мы вам всегда и везде будем оказывать мощную поддержку в этом отношении. Если бы я вообще сомневался, к какому решению мог бы прийти всегда такой дальновидный политический деятель, как вы, ваше сиятельство, то я бы сказал: что лучше — чтобы две державы, интересы которых нигде не приходят во враждебное столкновение, парализовали одна другую взаимными препятствиями, или чтобы они помогли одна другой свободным и чистосердечным соглашением достичь того могущественного положения, которое им естественно приличествует — вести рука об руку судьбы Европы?
Он замолчал и слегка наклонился в ожидании ответа князя.
С лица Горчакова окончательно спала та холодная сдержанность, которая легла было на него в начале разговора.
Серьезно, почти торжественно смотрели глаза, обратившиеся на прусского посланника.
— Любезный генерал, — сказал князь твердым, звонким голосом. — Если основания и воззрения, которые вы мне только что высказали так горячо и убедительно, суть воззрения вашего правительства…
— Они во всех отношениях разделяются моим всемилостивым государем и его министром, — сказал спокойно и твердо Мантейфель.
— В таком случае я могу ответить вам так же откровенно, что мы в основных чертах совершенно сходимся в понимании современного положения.
Луч радости сверкнул из глубоких, серьезных глаз генерала.
— Вопрос только в том, чтобы точнее определить применение общих начал и воззрений к случайностям практического положения дел, — продолжал князь, — и твердо установить базис взаимного содействия в будущем.
— Я готов приступить к этому немедленно, — заверил генерал.
— Но прежде всего, — предложил князь, — мы должны просить Его Величество утвердить наше соглашение. Если вам угодно, мы сейчас же отправимся в Царское Село: вы потрудитесь все, что сейчас мне высказали, изложить еще раз перед Его Величеством.
Мантейфель поклонился.
— Я надеюсь, — произнес он, — что преданность моему отечеству и искренняя любовь к России придадут моим словам ясность и убедительность.
Князь позвонил.
— Прикажите подать карету, — отдал он распоряжение вошедшему камердинеру. Потом обратился к Мантейфелю: — Извините меня на минуту, я сейчас буду готов вам сопутствовать.