Хорошо ещё, что идти оказалось недалеко. На причале их ждал открытый автомобиль. Джим в жизни не видел такого огромного автомобиля – ни на земле, ни в Посмертии. Один только капот был почти тридцать футов в длину, многочисленные хромированные детали поражали монументальностью исполнения, не говоря уже о золотой отделке. Джим знал, что такой перламутровый глянец получается, только если наложить вручную как минимум двадцать девять слоёв лака, платиновой крошки и чешуи экзотических рыб. В смысле покраски корпуса – кстати, корпус был густо-вишнёвого цвета – это была воистину работа богов. В общем и целом автомобиль напоминал «дюсенберг» 1930-х годов, только вытянутый в длину, сглаженный и закруглённый так замысловато, что прототип стал практически неузнаваем. Интересно, подумал Джим, а кто проектирует и производит эти дворцы на колёсах для древних африканских богов? Или они сами придумывают себе такие машины, а потом материализуют свои задумки одним зарядом кинетической магии? Или где-нибудь тут, под землёй – скажем, в жерле вулкана, – существует священная, тайная мастерская, где многочисленные Леонардо да Винчи от автомобилестроения старательно и усердно применяют свои таланты на службе у высокопоставленных хозяев?

Когда Джим и трое богов подошли к машине, шофёр почтительно открыл им дверцу. На нём была форма почётной гвардии Барона Тоннера, и – так же, как барабанщик, надсмотрщица и прислужницы на галере, – он был похож больше на полубога, нежели на обыкновенного человека, пусть даже и идеально сложенного. Чуть впереди автомобиля ждали два мотоциклиста эскорта, в такой же, как у шофёра, форме, и на огромных «харлеях» – наверное, самых больших в мире.

Судя по первому впечатлению, боги пантеона Вуду в оформлении своей божественной повседневной жизни предпочитали монументальный «пламенеющий» стиль[62]. И это первое впечатление подтвердилось, как только огромный автомобиль в сопровождении мотоциклистов выехал на шоссе. Отгороженные от шоссе рядами высоких пальм и кипарисов, роскошных клумб с рододендронами и другими цветами, чуть в стороне от дороги стояли особняки замысловатой архитектуры, одни – в сиянии ярких огней, как Грейсленд[63]летней ночью в Теннесси, другие – скрытые в темноте, – лишь иногда в их тёмных окнах вспыхивали странные огоньки, зыбкие, как языки пламени. В садах и парках, производивших впечатление запущенных и одичавших, – хотя было видно, что за ними тщательно следят и прилагают немало труда, поддерживая эту кажущуюся запущенность, – искрились и пели фонтаны, а в жаровнях на вершинах высоких каменных пирамид и столбов горел живой огонь. Среди деревьев свободно гуляли большие кошки, павлины важно расхаживали по лужайкам, а на одной из лужаек паслось целое стадо белых декоративных носорогов. В основном эти особняки и дворцы были выдержаны в любимом стиле европейских миллиардеров и колумбийских наркобаронов, – наподобие Беверли-Хиллз, где все пронизано вопиющей роскошью, – но пару раз Джим разглядел за деревьями и неприступно суровые внешние стены более традиционных зулусских царских краалей времён Кетчвайо. Также он насчитал целых четыре мечети – с минаретами, всё как положено – и несколько странных сооружений наподобие пчелиных ульев, сложенных из кирпичей, вот только кирпичи были из цельных золотых слитков, изумрудов, бриллиантов и серебра. Вдобавок там была одна точная копия Белого дома, и ещё одна – замка Альгамбра.

Когда Джиму сказали, что он едет на Остров Богов, он наивно представил себе этакий «плавильный котёл» всех религий и культов, где Ваал, Кетцалькоатль, Кром и Кришна живут себе тихо-мирно бок о бок, вроде как на таком экуменическом Олимпе. Но, как выяснилось, он был в корне не прав. На Острове Богов обитали исключительно божества афро-креольского пантеона, а также родственные им духи. Такая вот строгая сегрегация. Все исключительно для своих.

Огромный «дюсенберг» поднимался всё выше и выше в гору – на тот самый вулкан. И Джиму все это очень не нравилось. Даже в изрядном подпитии после бессчётных коктейлей с божественным ромом он хорошо помнил легенды и мифы африканских народов, и ему вдруг подумалось, что, по обычаю африканских племён, многих белых парней приводили к жерлу вулкана во имя различных богов и потом эти белые парни уже не возвращались назад. Он даже всерьёз задумался над возможностью выпрыгнуть из машины и сбежать подобру-поздорову, пока не поздно, но решил всё же не дёргаться, хотя машина была открытая и ехала на скорости вполне безопасной, чтобы выпрыгнуть на ходу. Джим очень скоро заметил, что хотя каждый бог был единоличным хозяином и владыкой в своём анклаве, все шоссе и дороги Острова патрулировались гвардейцами Барона Тоннера – в ярко-красных мундирах, островерхих шлемах с эмблемой в виде зигзага молнии и в тёмных очках, даже ночью. Скорее всего в их задачу входило отпугивать и прогонять навязчивых коммивояжёров, правонарушителей и других незваных гостей. Если бы Джиму и удалось сбежать из машины, вряд ли бы он продержался здесь незамеченным дольше пятнадцати-двадцати минут, в этом тропическом раю. Странный странник в странном краю. Даже не так: очень странный странник в очень странном краю.

Чем ближе они поднимались к жерлу вулкана, тем тревожнее и неуютнее становилось Джиму. Он уже почти не сомневался, что его выбрали в качестве жертвы и вскоре ему предстоит нырнуть в кипящую магму. Но тут, к его несказанному облегчению, машина свернула на выступающий мыс, где два гигантских резных мегалита поддерживали третий камень, вытесанный в виде орла с широко распахнутыми крыльями. От этих камней веяло прямо-таки древностью. Джим подумал, что они, наверное, старше самого человечества. Людей ещё не было на Земле, а эти камни уже были древними. То есть, выходит, боги возникли раньше людей, сами по себе, независимо от человеческих представлений. Как и большинство здравомыслящих индивидуумов, Джим всегда полагал, что богов не существует, что их придумали люди, – но теперь он засомневался.

Где-то за четверть мили до мегалитов дорога закончилась. То есть закончилась гравийная дорога, а за ней начиналась другая – вымощенная камнями и закрученная спиралью. Шофёр остановил машину на стыке двух дорог, вышел и открыл дверцу пассажирам. Боги сделали Джиму знак, чтобы он выходил первым. Он вышел и вопросительно обернулся к Данбале Ля Фламбо:

– И что теперь?

Она указала на дорогу, вымощенную камнями:

– Ты иди по спирали, а мы подождём остальных.

* * *

Сэмпл распалась на миллиарды частиц, которые ещё как-то держались вместе – наподобие метеоров в метеорном дожде, – только за счёт внутреннего притяжения. Единственное, что утешало: она не чувствовала боли. На самом деле она вообще ничего не чувствовала, словно ей уже не хватало телесной целостности для нормального чувственного восприятия. Но она сохранила сознание, и в его возмущённом потоке кипели ярость и злость на Эйми. Смутный, рассеянный страх наплывал словно клочья тумана. Сэмпл знала: она стремительно падает в неизвестное и не может ни остановить, ни замедлить падение. Когда она умирала тогда, на земле, с ней хотя бы была Эйми. А теперь Сэмпл была одна – абсолютно, предельно одна. Её прежнее «я», на которое Сэмпл всегда полагалась раньше, как бы рассеялось и частично исчезло, так что она пребывала в полной растерянности – безоружная перед грядущими потрясениями. А что потрясения будут, в этом Сэмпл даже не сомневалась.