Судя по всему, она оказалась в лимбе. О лимбе было известно немного – в Посмертии было как-то не принято говорить об этой отдалённой области загробного мира, где нет вообще ничего и где души бесцельно слоняются в пустоте, пока – по чистой случайности – их не вынесет к Большой Двойной Спирали. Может быть, это и хорошо, что Сэмпл лишилась способности чувствовать – иначе при мысли о лимбе её охватил бы безумный страх. А сейчас она просто обозревала окрестности – если серое марево можно назвать «окрестностями», – зная, что ничего другого ей просто не остаётся: только наблюдать, по возможности делать выводы из своих наблюдений и ждать, что будет дальше.

Далеко-далеко внизу лежал взвихрённый микромир, где сияющие протоны и нейтроны вертелись вокруг атомных ядер, а электроны вспыхивали искрящимся фейерверком из красных, синих и жёлтых огней. Сэмпл хватило остаточного восприятия, чтобы оценить первозданную красоту этого зрелища. Ей всегда представлялось, что субатомная вселенная – это сплошная чёрная пустота, и её поразил этот сверкающий вихрь. Хотя она понимала, что скорее всего это не настоящий субатомный мир, а лишь её личная интерпретация некоей непознаваемой безграничной сущности, лежащей за пределами человеческого восприятия.

А потом Сэмпл увидела, что этот сверкающий мир из кружащихся сфер и колеблющихся огоньков всё-таки не безграничен. На горизонте – это был не совсем горизонт, а некая область вдали, где пространство как бы выгибалось дугой, но Сэмпл не знала, как это назвать, и назвала «горизонтом» – море взвихрённых атомов обрывалось бурлящей полоской квантовой пены, а дальше была чернота, бесконечная чернота, и в ней не было ничего, кроме единственной крошечной разноцветной спиральки, сверкающей в пустоте. Сэмпл знала, что это Большая Двойная Спираль, но на таком огромном расстоянии она казалась далёкой и недостижимой галактикой. Да, ярость Эйми забросила Сэмпл далеко в неизвестное. И сколько ещё пройдёт времени – если здесь есть понятие «время», – прежде чем Сэмпл в своих беспомощных, бестелесных блужданиях попадёт в притяжение Спирали и сможет снова создать себе тело для воплощения? Но даже если ей повезёт и она всё-таки доберётся до Спирали, сохранит ли она рассудок и сумеет ли вновь воссоздать себя? В одном ей повезло безусловно: почти лишившись способности чувствовать, Сэмпл не испытывала страха. Вернее, страх был, но какой-то притуплённый, смутный. А иначе она бы сошла с ума прямо сейчас – от безысходного ужаса.

Она уже смирилась с мыслью, что в этом странствии по пустоте ничего не будет, то есть вообще ничего – лишь монотонная скука, изнурительная и тоскливая. Но тут впереди, на краю пустоты, вспыхнуло яркое пламя, и Сэмпл пришлось срочно вносить поправки в свои изначальные предположения.

* * *

Когда Джим ступил на каменную дорогу, закрученную спиралью, Данбала Ля Фламбо крикнула ему из машины:

– Что бы ни происходило, не останавливайся, пока не дойдёшь до центра. Это жизненно важно. Не останавливайся ни при каких обстоятельствах.

Джим едва не остановился – сразу, как только услышал слова Ля Фламбо. Его первое побуждение – бежать отсюда подальше. Бежать со всех ног. Вот только куда он сбежит? Так что Джим лишь вздохнул и пошёл по изгибу древней спиральной дороги. Не торопясь. Таким нарочито прогулочным шагом. Он рассудил так: если нельзя сбежать, тогда, наверное, стоит послушать Данбалу Ля Фламбо и сделать, как она говорит. Но с другой стороны, не было смысла и торопить события. Джим не знал, что ждёт его в центре этой спирали, и как-то не горел желанием узнать.

Боги начали прибывать, когда Джим завершил свой первый полукруг и прошёл мимо стоявших камней. Большинство приехало на машинах, на больших лимузинах, явно изготовленных на заказ и в одном экземпляре, вроде того, на котором приехал сам Джим: на «кадиллаках» и «роллс-ройсах», на «мерседесах» и «иронделях», – был даже один невообразимых размеров «паккард патрициан». Но кое-кто предпочёл более странные средства передвижения. Мария-Луиза, хрупкая и невероятно старая женщина в мантилье и чёрной кружевной шали, прибыла в открытой коляске с впряжённой в неё шестёркой чёрных коней, а вместо кучера и лакеев у неё были скелеты. Саразин Жамбе и Клермесина Клермеил явились во взвихрённых коконах белого света – точно так же, как Данбала Ля Фламбо, Доктор Укол и Барон Тоннер явились в своё время в городок Дока Холлидея. Невообразимо красивая Эрзулье-Северина-Бель-Фам возникла в искрящейся, волнообразной ауре, как будто сотканной из ароматной чувственности. Воинственный Огу Баба, в ослепительно белом плаще, островерхом мамлюкском шлеме и с золотой саблей на поясе, приехал верхом – на чёрном как ночь коне. Капитан Деба примчался, вздымая гравий, на древнем, почти антикварном мотоцикле «Нортон».

Джим никогда раньше не видел этих новых богов, но их имена гремели у него в голове, отдаваясь звенящим эхом: Кадиа Боссо, барон Ле Крок, мадемуазель Шарлотта, Эрзулье Торо, Зантаи Медех, О-Ан-Иль, Гужон Дан Лех, Манн Инан, ан Ве-Зо, Зау Пемба, Ти Жан Пьед-Шеше, Папа Хонг-то. Они все собрались вокруг внешнего края спиральной дороги. Их было здесь столько… Если даже один из них – или одна – пробуждал парализующий ужас в душе самого отъявленного храбреца из смертных, то можно представить, что было, когда они собирались все вместе. Это был уже просто убийственный ужас – за пределами допустимого. Жуткие, угрожающие фигуры в плащах и замысловатых головных уборах, в странных одеждах и в великолепной, чарующей наготе – как почти обнажённая Эрзулье-Северина-Бель-Фам. Не все боги приняли человеческий облик. Эрзу-лье Торо явился в обличье огромного быка с золочёными рогами и гирляндой из орхидей на шее; Адахи Локо – в обличье слона, а барон Азагон – тот вообще принял облик живого пламени. Боги толкались, занимая места вокруг внешнего края дороги, и их ауры соприкасались, высекая из воздуха искры энергии, высокие головные уборы колыхались, раскачиваясь из стороны в сторону, сабля Огу Баба зацепилась за шлейф мадемуазель Шарлотты, а его чёрный конь, чуть поодаль, фыркал и бил копытами гравий, возбуждённый плотным скоплением энергии. И только почтённая Мария-Луиза была единственной, кто не толкался и не суетился, – перед ней уважительно расступались, давая дорогу. Зрелище было действительно потрясающее. Если бы Данбала Ля Фламбо не сказала Джиму, что нельзя останавливаться ни при каких обстоятельствах, он бы точно застыл на месте с отвисшей челюстью. Но он сразу понял, что Ля Фламбо надо слушать. Тем более теперь. Когда прибыли остальные боги. Джим продолжал идти. Вперёд по спиральной дороге – к центру. Но Ля Фламбо не говорила, что нельзя смотреть. И Джим смотрел. Смотрел во все глаза. Должно быть, немногим из смертных – если вообще хоть кому-то – доводилось видеть подобное. Может быть, если всё закончится хорошо и Джим выйдет из этого испытания целым и невредимым, к нему вернётся былой дар поэзии. Это собрание богов было почти за гранью возможного. Всё это надо запомнить и описать. Просто необходимо запомнить и описать. И в то же время Джим чувствовал, что с ним что-то не так – что-то с ним происходит. Самые разные цивилизации, самые разные культы – от анасази в Нью-Мехико до друидов в Британии – применяли в своих ритуалах магию спирали. Считалось, что хождение по спирали порождает пьянящее возбуждение, сродни возбуждению от яхе, пейота или псилоцибина, и сейчас, когда Джим шёл по спиральной дороге, по тугим виткам к центру, он и вправду испытывал нечто похожее. Сперва было трудно определить, действительно ли он вошёл в изменённое состояние сознания или просто сказывается нервозность. Сложно опознать галлюцинацию в мире, где реальность почти не отличается от галлюцинации.