– Готов выслушать ваши предложения, – осмелился он наконец. Выбора не было.

Кало сунул в рот неизменный лакричный корешок:

– Мне нечего вам предложить. – Он смотрел на противника без гнева, как на вспугнутого в норе лесного кролика, дрожащего перед неизбежным.

– Тогда к чему этот спектакль? – возмутился Акмаль, цепляясь за остатки гордости.

– Я должен вам кое-что сообщить. – Кало не спеша перебросил ногу на ногу.

– Послушаем, что за сообщение, – он все-таки оставался Омаром Акмалем.

– Это конечная остановка, – изрек великан. – Вы подошли к концу своего пути.

Лоб и ладони бедуина взмокли от пота.

– Только Аллах ведает об этом, – он говорил с трудом, едва слышно, ему не хватало воздуха.

– Вы знаете, что такое тоннара? – Мощный бас Кало звучал отчетливо, спокойно и уверенно.

За арабского негодяя ответила изумленная гримаса, перекосившая его физиономию.

– Ну, конечно же, вы этого не знаете, – продолжал Кало. – Тоннара – это лабиринт рыболовных сетей. Мы, сицилийцы, – мастера ловить рыбу такой сетью, изобретенной еще во времена финикийцев.

– Я не для того сюда пришел, чтобы говорить о финикийцах, – только и сумел вымолвить Акмаль.

– Вы пришли сюда, чтобы слушать, – нахмурился Кало. – Вы попали в западню, сотканную из вашей собственной ненасытной алчности. Я устроил вам эту ловушку, я бросил приманку, и вы попали в тоннару. Потом команда рыбаков медленно, но неуклонно провела вас к «бастарделле», то есть ко входу в камеру смерти. Вы, Омар Акмаль, попали в центральный садок. – Вспоминая малютку Розалию и несчастную Маари, Калоджеро Коста неумолимо и хладнокровно вел добровольно взятую на себя роль палача.

Губы бедуина задрожали, и не столько от страха, сколько от бессилия перед оскорблением и насмешкой.

– Делайте что хотите, и пусть все будет кончено, – напоследок в нем заговорила гордость. Он солгал, сказав, что не знает, что такое тоннара. Ему приходилось видеть «маттанцу», забой попавшей в ловушку рыбы. Он вспомнил вооруженных острогами рыбаков и насаженных на гарпун громадных тунцов, извивающихся в тесно сжимающемся пространстве, бьющихся в собственной крови и едва не опрокидывающих лодки в своей агонии.

Ему не нужно было спрашивать у седовласого великана, кто эти «тоннаротти», приведшие его в камеру смерти. Разрозненные части плана, о котором ему давно уже следовало догадаться, сложились в единое целое и приобрели ясные очертания. Брайаны, шейх Юсеф, адвокат Паоло Бранкати, адвокат Вернер Кламмер, мистер Хашетт, князь Асквинда, его правая рука Чоо Аваба, мадемуазель Франсуаза Бланден. Он вслух, словно в трансе, произнес эти имена.

– Вы забыли назвать «раиса», – напомнил Кало, – имя капитана. Вы забыли мое имя, мистер Акмаль.

– Сицилиец против араба, – он нашел в себе силы пошутить.

Его заманили в ловушку с завидной ловкостью и хитростью. Он вступил в лабиринт, подписав контракт с Франсуазой. Обратившись за информацией на Каймановы острова, один из налоговых оазисов в Карибском море, он обнаружил, что акционерное общество «Стандард Интернэшнл», обменявшее пакет большинства акций «Текс Ойл» на контрольный пакет «Ай-Би-Би», распалось так же быстро, как создалось. В погоне за призраком он бросился искать свои доллары в Хьюстоне и Париже, где ему сообщили, что нефтяные колодцы в Техасе на грани истощения. Просочившись на биржу, эта информация вызвала крах курса акций.

– И все же, – намекнул ему один из его осведомителей, – есть человек, готовый обсудить продажу вашего пустого ларчика.

В последней надежде он отправился в большой отель «Вилла Иджея» в Палермо на Сицилии.

В номере его поджидал дон Калоджеро Коста.

– И что теперь? – спросил он, готовый ко всему.

– Ничего, – ответил Кало, поднимаясь на ноги. – Вы можете идти. Моя миссия на этом заканчивается.

Объяснений не потребовалось: утратив богатство, служившее ему единственной защитой, он был уже мертв, его загнали в камеру смерти. Он превратился в бродячего пса, и за порогом гостиничного номера поджидала стая гиен, готовых разорвать его на части.

Омар Акмаль, шатаясь, вышел из комнаты.

Кало позвонил администратору:

– Мою машину, – приказал он. – Я уезжаю.

О смерти Омара Акмаля Бруно Брайан узнал из газет. Каждая выдвигала свою версию, и единственным достоверным фактом было известие о взрыве на борту личного самолета Акмаля во время полета над Измирским заливом.

– Его убрали его же сообщники, – сказал Кало.

– Похоже на то, – ответил Барон без особого интереса и отодвинул от себя газеты, словно предавая забвению ничего не значащий эпизод.

Они были в Милане, в кухне особняка на улице Манзони.

– В чем дело? – спросил Кало, колдуя над старой неаполитанской кофеваркой.

– В этом доме я замечаю, как бежит время. – Бруно вернулся из Умпоте, где встретился с сыном и уточнил вместе с князем Асквиндой свои планы на будущее. Теперь он готовил дом к прибытию Санни. Он решил, что мальчик, как и он сам, будет учиться в миланском лицее и в университете Беркли.

– Я это замечаю и в других местах, – улыбнулся Кало. – Кстати, ты уже твердо решил?

– Насчет Санни?

– Конечно. Мне кажется, стоило бы отдать его в один из швейцарских колледжей или подумать о Калифорнии. Хотя наилучшим решением была бы, по-моему, Сицилия. У этого острова сильный иммунитет против террористической заразы.

– Я очень верю в этот город и в эту страну, – сказал Бруно. – Несмотря ни на что.

Он выиграл тайную кровавую войну за Бурхвану, но на его лице не было торжествующей улыбки.

Кало обратил на это внимание:

– Похоже, тебе не хватает воздуха. – Он чувствовал, что в каком-то смысле попал в цель.

– Наверное, так всегда бывает после стычки, – заметил Бруно, – неважно даже, выиграл ты или проиграл. Это спад напряжения.

Кало продолжал возиться со своей старинной побрякушкой, следя за Бруно краем глаза.

– Помнишь, как это было двадцать лет назад? – Он отмерил порцию смолотого кофе в «неаполитанку» и слегка примял его ложкой.

– Голова у меня, как архив, – пошутил Бруно. Он увидел себя шестнадцатилетним юнцом, только что пережившим свой первый сексуальный опыт с темпераментной и набожной Люсиллой, матерью его лучшего друга Маттео. Кало обо всем догадался, как только он вернулся домой.

– Если не ошибаюсь, ты хотел на ней жениться. – Нажав кнопку, Кало зажег газ.

– Теперь припоминаю, что помышлял даже о самоубийстве, – смеясь над собой, признался Барон.

– Один хороший бутерброд пресек этот план в зародыше, – ворчливо уточнил Кало.