кроме грубой силы. Будущее находится в руках нового поколения. Германскую молодежь, которая могла бы пойти к миру и обновленной Европе, мы упустили. Это моя трагедия и ваше преступление»[2400].

Вокруг Советской России, по словам Черчилля, к 1921 г. был возведен ««санитарный кордон» из живых национальных организаций»[2401]. А вооруженная борьба против нее уступила место Холодной войне. О степени ее ожесточенности говорили слова из сообщения американского посла в СССР Штейнгардта: «Здесь на высшем уровне властей присутствует сильный элемент Востока. Власти абсолютно не волнует чужое мнение со стороны, и они не подчиняются западной логике. Их этические принципы диаметрально противоположны тем, что существуют на Западе. Поэтому с ними невозможно вести дела так, как мы ведем дела с западными людьми. Они понимают только один язык, язык превосходящей силы, и если эту силу не применять, то они будут поступать по-своему»[2402].

Переломным моментом стала Великая Депрессия. Именно «Депрессия 1930-х, — подчеркивал этот факт руководитель ФРС США А. Гринспен, — привела к развязыванию Второй мировой войны»[2403]. «Я полагаю, — подводил итог главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе Р. Джексон, — что этот процесс, если на нем будут допущены дискуссии о политических и экономических причинах возникновения войны, может принести неисчислимый вред, как Европе…, так и Америке…»[2404].

Начавшуюся уже войну еще можно было остановить активным сотрудничеством миролюбивых стран Запада, однако они продолжали придерживаться политики «умиротворения». Характеристикой этой политики могли служить слова того же судьи Р. Джексона, который указывал, что «своим молчанием другие нации стали бы невольными соучастниками этих преступлений»[2405].

«Вторая Мировая война была продолжением Первой, — приходил к выводу британский историк Д. Киган, — Это нельзя объяснить, если не учитывать обстановки озлобленности и нестабильности, оставшейся после предыдущего конфликта»[2406]. «Взаимосвязь между Первой и Второй мировыми войнами ощущается на различных уровнях…, — подтверждал биограф фюрера И. Фест, — Гитлер сам всякий раз настойчиво указывал на это»[2407]. Черчилль вообще назвал этот период «тридцатилетней войной»[2408]. «Вторая мировая война, — подтверждали эмигрантские историки М. Геллер и А. Некрич, — ожидалась европейскими народами уже, как нечто естественное, в качестве неизбежного результата Первой»[2409].

Основные бои Второй мировой развернулись на Восточном фронте, вообще вся война по сути свелась к непримиримому столкновению между Германией и Советской Россией. Ключевым вопросом, как и в Первой мировой, являлась реакция Соединенных Штатов: именно их мощь решала, в чью пользу в конечном счете склонится чаша весов. И эта реакция с началом войны еще далеко не была предопределена: «Если мы увидим, что Германия выигрывает войну, мы должны помочь России, — приветствовал нападение Германии на СССР 24 июля 1941 г. сенатор Г. Трумэн, — и если Россия выигрывает, мы должны помочь Германии, и таким образом позволить им убить как можно больше»[2410].

Запад принял сторону Советской России, но не из союзнических побуждений, а потому, отмечал Д. Флеминг, что до «середины 1942 года выживание Запада, по крайней мере в Европе, зависело от выносливости и мощи Красной Армии, и это будет продолжаться»[2411]. Однако массированная союзническая помощь началась лишь с 1943 г. «Союзники» были вынуждены пойти на этот шаг, поскольку «на Западе, — пояснял Д. Флеминг, — возникло много опасений, что русские могут остановиться на своих собственных границах и оставить союзникам ужасную работу по уничтожению немецких армий и армий их сателлитов… Мы подбадривали русских сделать то, что было бы для нас чрезвычайно трудно, если вообще возможно, в случае если бы русские остановились у своих границ и сказали, что сделали достаточно»[2412].

Наиболее ярким свидетельством прагматичного характера участия «союзников» в войне является сопоставление человеческих потерь (Гр. 28). Совокупные военные потери трех Великих демократий: Англии, Франции и США, в борьбе против немецкого фашизма, составили 7,8 % от потерь СССР, а мирного населения — 2,8 %. В той же пропорции, соотносились и материальные потери нанесенные войной.

Гр. 28. Людские потери во Второй мировой войне, млн. чел.

Вторая мировая война не только не позволила СССР обратить успехи индустриализации на повышение жизненного уровня населения, но и наоборот она уничтожила большую часть накопленного за годы индустриализации национального Капитала. Потери Советского Союза в национальном Капитале превышали потери всех остальных стран, принимавших участие в войне, вместе взятых, откинув по этому показателю страну на 15–20 лет назад. И с окончанием войны СССР был вынужден пройти через этап Нового Восстановления, и лишь после этого перейти к Новой Реконструкции.

На необходимость этого перехода Сталин указывал в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР», появившаяся за год до его смерти в 1952 г. «Новые производственные отношения, — указывал в ней Сталин, — не могут остаться и не остаются вечно новыми, они начинают стареть и впадать в противоречие с дальнейшим развитием производительных сил, они начинают терять роль главного двигателя производительных сил и превращаются в тормоз…», эти явления «уже теперь начинают тормозить мощное развитие наших производительных сил…, чем дальше, тем больше будут тормозить эти явления дальнейший рост производительных сил нашей страны»[2413].

Осуществление Новой Реконструкции столкнулось с тем же недостатком Капитала, что и Реконструкции 1930-х годов. Недостаток Капитала привел к тому, что в нем снова всплыла идея 1931 года: отмены денег и перехода к прямому товарообмену[2414]. Насколько отчаянной была ситуация говорит, тот факт, что практика прямого товарообмена в 1931 году была признана уголовным преступлением, граничащим со взяточничеством[2415].

Западная Европа в 1948–1951 гг. не только получила по плану Маршалла почти 13 млрд долл. помощи (~ 140 млрд долл. в современных ценах), плюс американские инвестиции, но и, что еще более важно, открытый американский рынок. СССР не получил ничего, мало того, начавшаяся новая Холодная война привела к гонке вооружений, которая в 1950-е годы поглощала от 7 до 11 % ВВП Советского Союза.

Увеличение доли военных расходов на 1 %, пояснял на основании своих расчетов для экономики США 1948–86 гг. Р. Хиггс, практически равнялось сокращению на 1 % частной доли (частного потребления и инвестиций) ВНП. «Короче говоря, — подводил итог Хиггс, — в период холодной войны только частный сектор нес полную стоимость военного строительства»[2416]. В результате, таких огромных потерь Капитала, к масштабному решению задач по повышению жизненного уровня населения Советский Союз смог приступить только с конца 1960-х — начала 1970-х годов.

Поводом для начала новой «Холодной войны», по словам Д. Флеминга, послужила уверенность Запада в том, что «Россия собирается завоевать весь мир», подтверждением тому являлось «установление