М. Лемке, состоявший офицером военно-цензурного отделения Ставки, беседовал со своим начальником, генерал-квартирмейстером Ставки, генералом Пустовойтенко, когда в комнату вошел М.В. Алексеев.

В завязавшемся разговоре М.В. Алексеев сказал:

— Да, настоящее не весело…

— Лучше ли будущее, Ваше Высокопревосходительство? — спросил М. Лемке.

— Ну, это как знать… — ответил М.В. Алексеев. — О, если бы мы могли его предупредить без серьезных ошибок. Это было бы величайшим счастьем для человека дела и величайшим несчастьем для человека чувства…

Верующие люди не должны смущаться таким заглядыванием, потому что всегда будут верить в исправление всего Высшею Волею, — вставил Пустовойтенко.

— Это совершенно верно, — ответил Алексеев, — и вы знаете, только ведь и живешь мыслью об этой Высшей Воле, как вы сказали. А вы, вероятно, не из верующих? — спросил он М. Лемке.

— Просто атеист, — посмеялся Пустовойтенко…

— Нет, а я вот счастлив, что верю, и глубоко верю в Бога, и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную Судьбу. Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей Помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра.

— Вы верите также в это богатейшее нутро? — спросил Лемке.

— Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и поддерживает меня в моей роли и моем положении… Я человек простой, знаю жизнь низов гораздо больше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что они так испакощены, так развращены, так обезумлены всем нашим прошлым, что я им такой же враг, как Михаил Савич[141], как вы, как все мы…

— А вы не допускаете мысли о более благополучном выходе России из войны, особенно с помощью союзников, которым надо нас спасти для собственной пользы?

— Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо только спасать себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции, Англии… Скорее, Америке, которой до нас нет никакого дела… Нет, батюшка, вытерпеть все до конца — вот наше предназначение, вот что нам предопределено, если человек вообще может говорить об этом… Армия наша — наша фотография. Да это так и должно быть. С такой армией в ее целом можно только погибать. И вся задача командования свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломать… Вот тогда мы узнаем ее, поймем, какого зверя держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все самое дорогое и ценное признается вздором и тряпками…

— Если этот процесс неотвратим, то не лучше ли теперь же принять меры к спасению самого дорогого, к меньшему краху хоть нашей наносной культуры? — спросил Лемке.

— Вы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны сидеть сложа руки и только ждать, когда же все начнет валиться. А валиться будет бурно, стихийно. Вы думаете, я не сижу ночами и не думаю хотя бы о моменте демобилизации армии? Ведь это же будет такой поток дикой отваги разнуздавшегося солдата, которого никто не остановит. Я докладывал об этом несколько раз в общих выражениях, мне говорят, что будет время все сообразить и что ничего страшного не произойдет; все так-де будут рады вернуться домой, что о каких-то эксцессах никому в голову не придет… А между тем к окончанию войны у нас не будет ни железных дорог, ни пароходов, ничего — все износили и изгадили своими собственными руками».

Может быть, при передаче этого разговора М. Лемке сгустил краски. Но мы думаем, что все-таки он верно рисует пессимистическое настроение в верхах нашего Главного командования, явившееся результатом неудач нашего наступления против немцев.

Это влияние ярко сказалось и на совещании главнокомандующих, собранном в Ставке 14 апреля. Если внимательно проштудировать протокол этого совещания, станет совершенно очевидным, что Главнокомандующий Северного фронта генерал Куропаткин и Главнокомандующий Западного фронта генерал Эверт «потеряли сердце»; они не верят в успех, хотя и не смеют это сказать прямо. Один только Главнокомандующий Юго-западного фронта генерал Брусилов бодро смотрит на предполагаемое в мае общее наступление.

Тем не менее генерал Алексеев настаивает на том, что главный удар должен быть произведен на нашем Западном фронте. Но пониженное настроение духа Главнокомандующего Западного фронта генерала Эверта сказывается на том, что время начала общего наступления откладывается.

Тем временем на итальянском театре произошла катастрофа. От России снова требуется экстренная помощь.

Для того чтобы дать полную и точную картину тех условий, в которых началось победоносное, но в то же время чрезвычайно кровавое наступление Русской армии в Галиции в летнюю кампанию 1916 г., мы приведем в приложении № 2 к настоящей главе Всеподданнейший доклад генерала М.В. Алексеева, поданный им Государю 13 (26) мая 1916 г. Этот доклад чрезвычайно характерен для обрисовки постоянной требовательности союзников по отношению к России.

Упоминаемый нами документ чрезвычайно важен также как доказательство того, что план наступления, намеченный генералом Алексеевым на лето 1916 г., был нарушен требованием ускоренной помощи итальянцам. Это нарушение расчетов генерала Алексеева, несомненно, должно было отразиться на всем стратегическом ходе событий в Галиции и помешать генералу Алексееву использовать в полной мере достигнутые в Галиции тактические результаты.

22 мая (4 июня) четыре русские армии (8-я, 11-я, 7-я и 9-я) Юго-западного фронта начали свои атаки, которые и привели к Величайшей Галицийской битве 1916 г., продолжавшейся около 4 месяцев. Тактические результаты этой битвы были громадными. Взяты были в плен 8924 офицера, 408 000 нижних чинов, захвачены 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. Отнята у противника территория более чем в 25 000 кв. километров[142]. Таких результатов не достигла ни одна наступательная операция наших союзников в 1915,1916 и 1917 гг.

С общесоюзной точки зрения стратегические результаты нашего наступления в Галиции были также большими.

Во-первых, итальянская армия была спасена, так как австро-венгры должны были прекратить свое наступление в Италии и перебросить против России до 15 дивизий.

Во-вторых, положение французской армии было сильно облегчено, так как немцы вынуждены были перебросить с французского театра на наш 18 дивизий[143] и четыре дивизии, сформированные внутри страны.