Если действительно этот дом занимала теперьта, кого они искали, то, видимо, она жила в нем, как живут в восточныхкараван-сараях. Квадратный коврик посередине, немного мебели, явно случайногопроисхождения, да нагроможденные в беспорядке сундуки и другие дорожныепринадлежности — вот все, что составляло убранство комнаты. От прежних, болееоседлых жильцов, остались позолоченный столик и трюмо, которые могли быскрасить угрюмый вид этой душной ловушки; но позолота поблекла, какпрошлогодние цветы, а зеркало было таким мутным, точно в нем по волшебствузастыли все дожди и туманы, когда-либо там отражавшиеся. Впрочем, посетителямне пришлось долго все это рассматривать: дверь отворилась, и вошла мисс Уэйд.

Она была совершенно такая же, какой они еепомнили, — такая же красивая, такая же надменная, такая же замкнутая. Она необнаружила при виде их ни удивления, ни каких-либо иных чувств. Она предложилаим сесть, но сама сесть не пожелала и сразу приступила к делу, исключивнеобходимость предисловий.

— Думаю, что не ошибусь, — начала она, — еслискажу, что мне известна причина, которой я обязана честью вашего посещения.Давайте сразу о ней и говорить.

— Причина, сударыня, — сказал мистер Миглз, —это Тэттикорэм.

— Я так и полагала.

— Мисс Уэйд, — сказал мистер Миглз, — ответьтемне, прошу вас, вы что-нибудь о ней знаете?

— Разумеется. Я знаю, что она здесь, у меня.

— В таком случае, сударыня, — сказал мистерМиглз, — позвольте довести до вашего сведения, что я всей душой желал бы, чтобыона вернулась, и моя жена и дочь тоже всей душой желали бы этого. Она с малыхлет жила в нашей семье; мы помним о своем долге перед нею, и уверяю вас, мымногое готовы принять в расчет.

— Многое готовы принять в расчет? — повторилаона ровным, бесстрастным голосом. — Что же именно?

— Мой друг имеет в виду, мисс Уэйд, —вступился Артур, видя замешательство мистера Миглза, — то необоснованноечувство обиды, которое порой заставляет эту бедную девушку горячиться, забываяо сделанном ей добре.

Легкая усмешка тронула губы дамы, к которой онобращался.

— Вот как? — только и обронила она в ответ.

Она стояла у столика, такая спокойная иневозмутимая, что мистер Миглз, точно завороженный, не мог отвести от нее глаз,хотя бы для того, чтобы взглядом попросить Кленнэма сделать следующий ход.После некоторого неловкого молчания Артур сказал:

— Может быть, лучше, если мистер Миглз сампоговорит с нею, мисс Уэйд?

— Это легко устроить, — отвечала она. — Идитесюда, дитя мое. — С этими словами она отворила дверь соседней комнаты и за рукувывела оттуда Тэттикорэм. Любопытную картину они собой представляли, стоярядом, — девушка, нервным движением, в котором были и гнев и нерешительность,теребившая платье на груди, и мисс Уэйд, внимательно наблюдавшая за ней,сохраняя спокойствие, в котором неоспоримо угадывалась (как под покрываломугадываются формы окутанного им предмета) неукротимая страстность еесобственной натуры.

— Посмотрите, моя милая, — сказала она все темже ровным голосом. — Вот ваш покровитель, ваш хозяин. Он готов снова принятьвас к себе, если вы оцените его великодушие и захотите вернуться. Вы можетеснова сделаться фоном, выгодно оттеняющим достоинства его прелестной дочери,рабой ее милых прихотей, игрушкой в доме, наглядным доказательством добротывсего семейства. Можете снова откликаться на нелепую кличку, которая под видомшутки клеймит и выделяет вас — и правильно, вы и должны быть заклеймены и выделены(ваше происхождение, моя милая, не забывайте о своем происхождении!). Можетеснова занять свое место при дочери этого джентльмена, Гарриэт, чтобы постояннонапоминать ей, какая она хорошая, добрая и жалостливая. Можете обрести вновьвсе эти радости и много других в том же роде, которые вы, верно, вспоминаетесейчас, слушая меня, и которых вам не видать больше, если вы останетесь здесь,— все можете обрести вновь, стоит вам только сказать этим джентльменам, что высмиренно раскаиваетесь и готовы идти с ними туда, где вас ожидает прошение. Таккак же, Гарриэт? Пойдете?

Девушка под действием этих слов волноваласьвсе сильнее и краска гнева все ярче заливала ее щеки. Услышав обращенный к нейвопрос, она сверкнула своими черными глазами, судорожно стиснула в пальцахткань платья и отвечала:

— Лучше мне умереть!

Мисс Уэйд, по-прежнему не выпуская ее руки,посмотрела на своих незваных гостей и со спокойной улыбкой спросила:

— Что вы на это скажете, джентльмены?

Ошеломленный тем, что можно было так чудовищноисказить его побуждения и поступки, бедный мистер Миглз все это время не могвымолвить ни слова: только теперь дар речи вернулся к нему.

— Тэттикорэм, — сказал он, — да, я продолжаюназывать тебя так, дитя мое, потому что ничего кроме ласки и любви это имя невыражает, и ты сама прекрасно знаешь это…

— Нет, не знаю! — вскричала она, сновасверкнув глазами и вцепившись пальцами себе в грудь.

— Да, сейчас, может быть, и не знаешь, —продолжал мистер Миглз, — сейчас, Тэттикорэм, пока ты чувствуешь на себе взглядэтой дамы (она на миг вскинула глаза на ту, о ком шла речь) и пока подчиняешьсяее влиянию, как это не трудно видеть. Но потом ты согласишься, что я прав.Тэттикорэм, я не стану спрашивать эту даму, верит ли она собственным словам,сказанным в злобе и раздражении — ни я, ни мой друг мистер Кленнэм в этом несомневаемся, хоть она и умеет обуздывать свои чувства с самообладанием,которому нельзя не удивляться. Я не стану спрашивать, веришь ли этим словам ты,выросшая в моем доме, в моей семье. Скажу только, что никто из нас не ждет оттебя никаких зароков или просьб о прощении. Об одном прошу тебя, Тэттикорэм:сосчитай до двадцати пяти.

Она посмотрела на него исподлобья и сказала:

— Не буду. Мисс Уэйд, пожалуйста, уведите меняотсюда.

Страсти, расходившиеся в ней, уже не зналиудержу; трудно сказать, чего тут было больше, гнева или упрямства. Щеки еепылали, дыхание прерывалось, кровь билась в висках, все ее существо словновосставало против возможности исправить сделанное.

— Не буду! Не буду! Не буду! — твердила онаглухим, сдавленным голосом. — Хоть режьте, не буду! Хоть убейте, не буду!

Мисс Уэйд, выпустив руку девушки, обняла ее заплечи, словно в защиту, потом оглянулась и повторила с прежней улыбкой ипрежним тоном:

— Что вы на это скажете, джентльмены?