Рузвельт совершил почти невозможное — дипломатической ловкостью, манерами и изъявлениями дружбы в адрес Черчилля и вообще британцев он перевел стрелки часов на вашингтонское время, сохранив при этом не просто союзнические отношения с Англией, но и согласие с ее весьма своенравным лидером.

В близком будущем возникнут ситуации, когда на первый взгляд победу одерживали стратегические планы Черчилля, а Рузвельт вынужден был с ними соглашаться. Но на самом деле американский президент присоединялся к проектам британского союзника (в частности, в отношении выбора Африки и Италии местами первых крупных ударов по врагу) лишь в тех случаях, когда убеждался, что они не вредят глобальным интересам США.

По всей видимости, Рузвельт согласился с африканским планом Черчилля (правда, в значительно измененном после работы начальников штабов виде), исходя из того, что оттуда можно будет обеспечить выход к южной части Европы ценой относительно небольших потерь в живой силе и материальных ресурсах, при этом предотвратив захват Северной Африки Германией и получив дополнительного союзника в лице французских вооруженных сил, размещенных в североафриканских колониях Франции.

Рузвельт играл выдающуюся личную роль не только в оформлении антигитлеровской коалиции, но и в формировании пока еще неопределенной, но постепенно насыщавшейся конкретным содержанием организации, которая получила название «Объединенные Нации». Сам термин, взятый из поэмы Джорджа Байрона «Паломничество Чайльд Гарольда», был предложен Рузвельтом и подхвачен Черчиллем. По инициативе президента была обсуждена идея создания многостороннего документа, который подписали бы представители стран, находившихся в состоянии войны с членами агрессивного блока.

В следующие дни велись телефонные переговоры с правительствами двадцати пяти государств (а не двадцати шести, как пишет А. И. Уткин, ибо двадцать шестым были сами Соединенные Штаты), подготавливался текст документа, в него вносились коррективы. Важное уточнение было сделано по настоянию советского Наркоминдела: вместо общих усилий стран, находящихся в состоянии войны с агрессорами, решено было записать: против тех стран, с которыми каждая подписавшая сторона находится в настоящее время в состоянии войны. Причина была понятна: СССР на тот момент с Японией не воевал, и официальный документ не должен был содержать его обязательств включиться в эту войну.

Именно в это время в США прибыл новый советский посол М. М. Литвинов, около десяти лет возглавлявший советское внешнеполитическое ведомство и снятый Сталиным с этого поста перед подписанием пакта с Гитлером. Дело, разумеется, было не в том, что Литвинов, верный сталинский чиновник, выступал против пакта; просто его, еврея по национальности, было неудобно использовать для подписания договора с гитлеровской Германией.

Теперь Литвинов, вроде бы вновь оказавшийся в милости у диктатора, должен был служить живым воплощением верности Сталина союзническим обязательствам с Соединенными Штатами. Рузвельт принял посла тотчас после его прибытия и обсуждал с ним идею и текст исключительно важного многостороннего документа.

В первый день 1942 года в Вашингтоне была подписана Декларация Объединенных Наций. В ней говорилось:

«Правительства, подписавшие сие, ранее присоединившись к общей программе целей и принципов, воплощенной в общей Декларации Президента США и Премьера Великобритании от 14 августа 1941 года, известной под названием Атлантической Хартии, будучи убеждены, что полная победа над их врагами необходима для защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы и для сохранения человеческих прав и справедливости как в их собственных странах, так и в других странах и что они теперь заняты общей борьбой против диких и зверских сил, стремящихся покорить мир, заявляют:

1) Каждое Правительство обязуется употребить все свои ресурсы, военные или экономические, против тех членов тройственного пакта и присоединившихся к нему, с которыми это Правительство находится в войне.

2) Каждое Правительство обязуется сотрудничать с другими Правительствами, подписавшими сие, и не заключать сепаратного перемирия или мира с врагами.

К вышеизложенной Декларации могут присоединиться другие нации, которые оказывают или могут оказывать материальную помощь и содействие в борьбе за победу над гитлеризмом».

Под декларацией поставили свои подписи Рузвельт, Черчилль, Литвинов, министр иностранных дел Китая Сун Цзы-вэнь, ведший в это время переговоры в США о предоставлении займа его правительству Их страны рассматривались как «большая четверка». Вслед за ними документ подписали представители британских доминионов Австралии, Канады, Новой Зеландии, Южно-Африканского союза и колонии Индии (Рузвельту пришлось потратить немало усилий, чтобы уговорить Черчилля согласиться на участие Индии — ведь это юридически уравнивало ее с доминионами), девять стран Центральной Америки и Карибского бассейна, восемь находившихся в изгнании правительств оккупированных европейских государств. В 1942—1945 годах к Декларации Объединенных Наций присоединилась еще 21 страна.

Новым выражением решимости стать в полном смысле слова «арсеналом демократий» стало послание президента «О положении страны», с которым он выступил на объединенном заседании обеих палат конгресса 6 января 1942 года.

Это было его первое послание в условиях, когда США воевали. Военному противостоянию оратор придал не просто идеологический, а морально-эпический характер: «Этот конфликт не в состоянии окончиться компромиссом. Между добром и злом вообще не может быть удовлетворительного компромисса. Только полная победа будет достаточна тем, кто выступает за терпимость, достоинство, свободу и веру».

Однако эти этические принципы, реализация которых была бы не чем иным, как завершением войны на основе полной капитуляции агрессоров, дополнялись весьма впечатляющими наметками грандиозного развития американской военной экономики, которую Рузвельт назвал «программой победы». Давно ли его слова о производстве 50 тысяч самолетов в год воспринимались как откровенная утопия? Теперь же речь шла о выпуске в 1942 году 60 тысяч самолетов и сборке 45 тысяч танков, а в 1943-м — соответственно 125 тысяч и 75 тысяч. Водоизмещение спускаемых на воду военных кораблей определялось на эти же годы в шесть и десять миллионов тонн. Это были грандиозные планы, для реализации которых необходимы были огромные капиталы, столь же гигантские производственные мощности, рабочая сила миллионов людей. «Я очень надеюсь, — говорил Рузвельт спокойным, размеренным тоном, — что все цифры, которые я привел, будут усвоены населением Германии и Японии».

Американский президент обращался здесь именно к населению, а не к правителям агрессивных держав, предупреждая, что наказание понесут не только главари преступных шаек, но и народы, которые допустили к власти политических бандитов, если у них не найдется смелости и сил низвергнуть тех в пропасть.

Рузвельт тогда, разумеется, не знал, в какие конкретные формы воплотится его предостережение: в ковровые бомбардировки Берлина, Гамбурга, Дрездена и Токио, в атомные бомбы, низвергнутые на Хиросиму и Нагасаки.