За перелеском опять началось поле, засеянное какой-то усатой культурой — не то ячменем, не то рожью вперемешку с сорняками. Дорога пошла под небольшой уклон, и стало видно, что она спускается к высокой, десятиметровой, насыпи, проложенной поперек заросшего лесом оврага. «Девятка» на спуске скорость не сбросила, наоборот, прибавила. Гребешок, тоже. Тут еще раз громыхнуло, первые крупные капли посыпались на дорогу. Несколько секунд — и серый, запыленный асфальт потемнел и обрел мокрый глянец.

— Осаживай! — рявкнул Агафон на Гребешка. — Заюзим!

— А пошел ты… — отмахнулся тот.

— Сбавляй, биомать!!!

И тут впереди произошло неожиданное: то ли Ксюшка испугалась, то ли случайно резко даванула тормоз, только «девятка», тошнотворно завизжав дисками, намертво зажавшими колеса, пошла юзом по мокрому асфальту. Сперва прямо, потом зад занесло, и еще несколько метров машина проскользила боком, а затем крепко шибанулась правой стороной о столбик, ограждавший насыпь, перевернулась через крышу, крутнулась дальше и покатилась вниз с откоса, лязгая металлом и жалобно звеня разбитыми стеклами…

— Е-о-о! — нечленораздельно взвыл Гребешок. «Волга» выскочила на насыпь, но смогла остановиться как раз рядом с тем местом, где внизу еще крутила колесами перевернутая «девятка». Гребешок рванул ручку дверцы, выскочил, успел обежать капот «Волги», намереваясь броситься к «девятке», но тут металлически гулко, со звоном даже, грохнул взрыв. Вихрь оранжево-алого пламени разом охватил перевернутую машину. Клубы сизо-черного бензинового дыма, прибиваемого дождем к земле, потекли по оврагу.

— Стой! — Агафон выскочил из правой дверцы и успел перехватить Гребешка, готового прыгнуть с насыпи в огонь. — Стой, не фига рыпаться! Все равно не поможешь…

— Пусти! — дернулся Гребешок, но Агафон был поматерее, и сдвинуть его с дороги было невозможно.

— Не пущу. Нечего там делать, понял? Хана чернявой. Отгулялась… Пойми, Мишка!

Луза с Налимом тоже выскочили, бледные, испуганные, с бегающими от растерянности глазами.

— Ксюха-а-а! — волком завыл Гребешок, пытаясь вырваться.

— Назад, блин! Куда? Крыша поехала? — Агафон метнул грозный взгляд на остальных. — Затаскивай его на заднее сиденье! Я поведу.

— Может, глянем? — робко вякнул Налим.

— Заткнись! Чего, головешек не видели? Валить надо отсюда, пока никто не засек.

С этим все, кроме Гребешка, согласились. Но его никто не спрашивал. Луза схапал его за правую руку, Налим — за левую. Силой втянули на заднее сиденье, зажали с двух сторон, захлопнули дверцы. Агафон, у которого во время возни с Гребешком разбередило рану, скрипя зубами и чертыхаясь от боли, сел за руль.

Он тронул машину вперед, проехал насыпь. Сзади рвался и истерически орал Гребешок. Луза и Налим придерживали его за руки.

Агафон рулил, нервно поглядывая то вперед на пустую дорогу, то назад, где клубился дым. Куда они, собственно, едут и что будут делать дальше, ясности не было.

Довольно далеко от места, где произошла катастрофа, но в пределах Московской области, в это самое время происходили события, бывшие прямым следствием того телефонного разговора, что состоялся между Чудом-юдом и неизвестным абонентом после того, как Зина вышла из кабинета директора ЦТМО.

Основным местом действия был дощатый, крытый рубероидом сарай, где раньше хранили цемент на старом, заброшенном растворном узле какой-то Богом и людьми забытой стройплощадки. Впрочем, сегодня здесь находилось несколько человек, которые занимались чем-то, что при некоторой доле черного юмора вполне можно было назвать «бетонными работами».

— Не надо! Я все скажу! Все! — коротко стриженный, здоровенный, с претензиями на качка тридцатилетний мужик, пристегнутый наручниками к столбу, дрожал как осиновый лист.

И было отчего. Перед ним, в земляном полу сарая, зияла глубокая яма-колодец. Пока пустая. Но рядом, в точно такой же, почти доверху залитой еще не застывшим бетоном, судорожно подергивались две босые человеческие ступни. Это были последние судороги, секунда — и все кончилось. Пальцы застыли скрюченными.

— Заливай, Бето! — произнес голос невидимого человека. Парень в строительной робе и подшлемнике включил насос, и жидкий бетон зашмякал в яму, из которой торчали пятки. Всего минута — и яма заполнилась по края, поверх пяток налилось сантиметров двадцать.

— Ну, что ты хотел сказать, дорогой? — спросил невидимый.

— А-з-з… — пролепетал пленник.

— Успокойся, успокойся! Мужчиной небось себя считаешь. Дайте ему водички. Буль-буль-буль! Полегче стало?

— Спа-асибо… — зубы брякали о края граненого стакана.

— Так кто вам аванс заплатил?

— С-сема С-сызранский…

— И он тебе сказал, что надо убрать мужика, который на фото? Он или нет, сука?! — звонкая плюха по щеке.

— О-он… — кивнул пристегнутый, переставая заикаться. — Пустите! Я и так много сказал!

— Много, много. А может, еще одну фамилию забыл? Может, в яме припомнишь, а? Чего башкой мотаешь, козел? Страшно? Понятно… Пластырь на морду! Перцовый! Так. А теперь отстегните его — и в яму. Головой вверх, в наручниках. Шланг! Насос! Вновь с противным, будто жидкое дерьмо, звуком захлюпал бетон.

— Стоп! Пока только по колено. Давайте третьего! К столбу! Приволокли еще одного, с заклеенным пластырем ртом. Пристегнули. Навели прямо в лицо яркий фонарь.

— Здорово, Киборг! — сказал по-прежнему невидимый. — Значит, решил дела поправить, так? А о здоровье не подумал. Вот и надорвался. Видишь, как твои корешки загибаются? Одному считай, что повезло, — пары минут не мучился. Второму — похуже придется. Дольше помирать будет. Ну а с тобой вообще хреново. Тебя смерть ужасная ждет. Мне так приказали, понимаешь? Чтобы у тех, кто останется, голова нормально работала. Ты можешь, все что угодно, рассказывать, но себя не спасешь. Был бы ты железный, как тот настоящий Робокоп, шансы выжить еще имел бы. Но увы…

— М-м-м-м! — настырно промычал в это время тот, кого уже по колени залили бетоном. Понимал, что последний шанс выжить упустить нельзя.

— А-а, — удивился невидимый, — ты еще живой? Сказать хочешь? Отлепите-ка пластырь, должно быть, товарищ какие-то интересные подробности вспомнил. Или, может, все-таки ты, Киборг, скажешь? А? Может, вспомнишь, где Сызранский?

— Вспомню! Вспомню! — истерически крикнул пристегнутый к столбу.

— Хорошо. Укажешь, как туда проехать, подумаем о смягчении участи. Но сперва посмотришь, как твой второй друг на отдых уходит. Заслуженный… Бето, бетон!

Вновь заурчал и захлюпал насос, послышалось отвратительное шмяканье. Бурое месиво залило человека в яме до пояса, потом по грудь, затем по плечи, по шею. Густая каша из цемента, песка и гравия поднялась до заклеенного рта, около носа забурлили пузырьки в отчаянной, но совершенно бессмысленной борьбе за жизнь, тело задергалось в этой трясине, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, но вместо него глотая бетон…