Грыже Святополк понравился больше Ярослава. Ярослав был какой-то мелкий, белесый, а Святополк — косая сажень в плечах, русоволосый, статный, настоящий князь. Да и варангов вокруг него крутилось больше, чем вокруг Ярослава, а уж варанги-то знают, кто настоящий, а кто нет. Стоящий рядом со Святополком варанг рукой показал направление. Грыжа посмотрел. С севера к Подолу шла лодка, и в ней сидели двое.

— Я же говорил тебе, — сказал Эймунд.

— Говорил, — ответил Святополк. — Ты мне много разного говорил.

Толпа густела, и вскоре дружинникам пришлось ее сдерживать, чтобы не упасть вместе с князем в Днепр. Лодка причалила к берегу. Один из гребцов, варанг из команды Эймунда, выпрыгнул на берег, другой остался в лодке. Святополк, Дир, Эймунд и Рагнвальд подошли ближе.

— Это что? — недоуменно спросил Святополк, кивком указывая на то, что лежало в лодке.

— Это Борис, — сказал Рагнвальд.

Эймунд промолчал.

— Это такая шутка? — осведомился Святополк. — Где же голова?

— Ее отрезали, — ответил сидящий в лодке. — Голову.

— Не болтай попусту, — сказал Святополк. — А ну, добры молодцы, везите это… то, что в лодке… подальше отсюда.

— Куда ж мы его повезем к ночи, — удивился варанг в лодке. — Нет уж, надо бы захоронить… по чести, все-таки князь…

Киевляне из тех, кто стоял ближе, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что лежит в лодке. Держались они как-то странно. Странная выправка. Будь Грыжа чуть сообразительнее, он заподозрил бы, что большинство здесь стоящих киевлян на самом деле — те же дружинники, только переодетые.

Святополк повернулся к народу.

— Киевляне, — сказал он. — Вот эти люди уверяют меня, что то, что в лодке — убиенный Борис, хотя одежда на нем как у варанга, недавно прибывшего из Норвегии. Они хотят, чтобы мы то, что лежит в лодке, захоронили в Десятинной.

— Нет, примета плохая! — крикнул кто-то.

Толпа тотчас загудела.

— Нельзя без головы!

— Это не Борис!

— Какой там Борис! Это святотатство!

— Нельзя в Десятинной такое хоронить, будет голод и мор!

— Вот же времечко наступило, час от часу не легче!

Возгласы раздавались через безупречно равные интервалы. В обычной толпе так не бывает.

— Везите его отсюда, — приказал Святополк. — Никакой это не Борис. Это и есть твое доказательство? — обратился он к Эймунду.

— Если я скажу да, могу я считать себя свободным? — спросил Эймунд мрачно, глянув на Дира.

— Да, конечно.

— Хорошо. Да. Это оно, доказательство.

— Очень хорошо. Вези его.

— Нет.

— Эй, ребята, — сказал Святополк, обращаясь к народу. — Оттолкните-ка эту посудину от берега. Вместе с варангом.

Несколько пар крепких рук схватились за борта лодки и оттолкнули ее от берега. Варанг попытался выскочить, но ему не дали.

— А токмо нехорошо это! — возразил вдруг кто-то. — Какой бы он не был, с головой или без головы, он сын Владимира, и негоже его вот так вот отталкивать от берега!

Святополк обернулся.

— А ну, пойди сюда, милый человек, — попросил он.

Морковник Грыжа хотел было смешаться с толпой, но толпа отказывалась принимать его в себя и смыкаться вокруг — напротив, удерживала его от отступления, действуя согласованно, как по команде военачальника. Дир протянул руку и, схватив Грыжу за шиворот, подвел к князю.

— Откуда тебе знать, кто это? — спросил Святополк.

— Это Борис, — ответил Грыжа, оглядываясь на странную толпу.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

— Ты не чародей ли? Или ясновидящий?

— Нет, я морковник. У меня давеча кошелек украли, церковники плохо народ наставляют, а возмещать не хотят.

— Ну раз ты так уверен…

Надо скорей разделаться со всем этим, подумал Святополк. Сборище затянулось, сейчас посыплются несанкционированные вопросы, все-таки здесь слишком много простых горожан.

— Кошелек, говоришь, украли?

— Украли, князь.

— Сколько в нем было?

— Четыре гривны, князь.

— Вот тебе, добрый человек, пять гривен, — сказал Святополк. — Садись в лодку и езжайте вместе с варангом куда-нибудь… похороните это… где-нибудь. Понял?

Грыжа сунул деньги в карман, кивнул, и помахал варангу в лодке рукой. Варанг взял весло и подогнал лодку ближе к берегу. Грыжа, крякнув, запрыгнул в лодку, наступил на обезглавленный труп, вскрикнул, перекрестился, сел, и взялся за второе весло.

— Куда это он? — спросил Дир тихо. — Куда везти собрался?

Святополк промолчал. Дир хотел было спросить Грыжу, но князь остановил его взглядом.

— Скинет небось в реку где-нибудь, — сквозь зубы сказал Эймунд.

Толпа молча, как в строю, смотрела, как отъезжает лодка, как гребут Грыжа и варанг против течения на север.

По пути домой Гостемил зашел в Михайловский Храм и провел там четверть часа. Как большинство эпикурейцев, он не был набожным человеком, считая, что часто докучать Создателю — неприлично. Но долго не заходить в дом Создателя — тоже плохо, невежливо. Извинившись перед Создателем за свой не слишком опрятный (по его, Гостемила, меркам) вид, он помолился, перекрестился на алтарь, и, бросив в кружку две золотые монеты на содержание штата обслуги, снова вышел на улицу.

Придя домой, Гостемил обнаружил, что Годрик собирает какие-то свои вещи в походный мешок.

— Ты чего это, Геракл?

— Хозяин мой вернулся, — сообщил Годрик. — В детинце будем жить.

— То, что он вернулся — прекрасно, но где мой обед?

— Повар куда-то сбежал. Я его выдрал, как ты велел, а ему не понравилось.

— Следовало нанять другого. Не могу же я все время по крогам ходить. Домашняя пища здоровее.

— Это как тебе угодно.

Гостемил настроился было немного поворчать, но неожиданная мысль осенила его.

— Позволь! Дир вернулся?

— Да.

— В детинце жить?

— Да.

— Значит, он состоит в охране или в дружине или в чем-то там таком?

— Да. Кошелька придержатель в большой милости у нового князя.

— Значит, надо пойти к Диру! Он может попросить помощи у князя. Или просто поможет мне сам.

— Нет.

— Зачем же нет?

— Он отбыл по особо важному поручению.