Перл-Холл в качестве его хозяйки, и я не была готова быть вдали от них вообще на протяженный орезок времени.

Всю беременность у меня была утренняя тошнота, ужасные кошмары, которые продолжались еще долго после того, как я проснулась, и ужасный жар, из-за которого Александр установил потолочный вентилятор и четыре напольных вентилятора Dyson в нашей спальне, чтобы я могла поспать несколько часов ночью.

Это было изнурительно, но мы наслаждались каждой минутой. И по некоторому молчаливому соглашению мы были осторожны и не строили слишком много планов на ребенка, как только он или она появится на свет. Мы не узнали пол, не выбрали имени, и дома у нас была только кроватка, потому что Риддик сделал ее для нас в подарок ребенку.

Глупо было со стороны двух взрослых людей поверить, что можно сглазить, но мы так долго переживали такие испытания и горе, что не хотели рисковать.

Итак, у нас не было имени для маленького графа, который лежал у меня на руках.

Но, глядя на его идеальное, красивое личико, я подумала об имени, которое слишком идеально подходило для него.

— А что насчет Эйдона? — спросила я, запрокинув голову, чтобы посмотреть на человека, который ворвался в мою жизнь и протащил меня через ад, чтобы подарить мне королевство, которое мы однажды сможем назвать своим. — Айдес или Айдоней — одно из менее известных имен Аида.

Красивое, сильное лицо Александра растаяло в одной из его редких открытых улыбок, когда он усмехнулся.

— Только моя жена хотела бы назвать нашего ребенка в честь греческого бога подземного мира.

— Только твоя жена поймет, как много значит для меня, для нас история Аида и Персефоны, — возразила я. — Аид — непонятый бог, но он поддерживал баланс и гармонию между добром и злом. Он был честным и справедливым правителем с большой ответственностью, каким однажды станет и наш сын.

Я посмотрела на наш подарок, когда он сунул свою маленькую сложенную руку в рот, и я знала в недавно открытой камере моего сердца, где жило и пульсировало материнство, что маленький человек на моей груди будет одним из величайших людей, которые когда-либо жили.

— Эйдон, — проверил Александр, его акцент вырезал имя гладким и чистым, как скульптурный мрамор. — Эйдон Данте Джозеф Дэвенпорт, седьмой граф Торнтон и наследник герцогства Грейторн. — Он нежно провел своей большой рукой по голове ребенка, словно метафорически увенчивая его своими титулами. — Да, я думаю, Эйдон ему вполне подойдет.

— Я люблю тебя, — с жаром сказала я ему, когда это чувство сдавило мою грудь и стало трудно дышать. — Если бы мне пришлось вернуться, я бы выбрала быть твоей рабыней снова и снова. Я не хочу, чтобы наше порабощение друг другом когда-либо заканчивалось.

Мой муж наклонился и прижался своим лбом к моему, одна рука все еще обхватывала затылок мягкой головы Эйдона. Я держала глаза открытыми, взгляд глубоко погрузился в перфорированное серебро его великолепных глаз.

— Спасибо, что подарила мне подарок, о котором я никогда не думал просить, — тихо сказал он, его тон был настолько искренним, что у меня заболело сердце. — Я обещаю доказывать, что достоин этого, тебя и нашего ребенка, каждый кровавый день до конца нашей жизни.

— Я знаю, — сказала я, прежде чем скрепить его обещание поцелуем. — Ты лучший мужчина, которого я знаю, и я проведу остаток своей жизни, доказывая тебе, что я уже знаю, насколько ты достоин.

Александр

Четыре года спустя.

Жемчужный зал эхом отдавался, как церковные колокола в древней башне, с пронзительным серебряным смехом множества детей, танцующих, играющих и мчащихся по его залам. Теодор и Женевьева Синклер по очереди скатывались по огромным изогнутым перилам лестницы в Большом зале, а Риддик смотрел на них как строгий надзиратель и лишь выдавил улыбку, когда Дженни потребовала, чтобы он встал внизу и дал ей пять, когда она спускалась вниз. Двое из тройняшек Дэвенпорт непрерывно хихикали, пока их тетя Елена и дядя Данте посылали воздушные поцелуи этим сладким толстым комочкам и щекотали их маленькие животики, лежащие в манеже, установленном в неформальной гостиной. Взрослые добродушно спорили о том, кто из братьев симпатичнее, Эдвард или Дориан, и оба малыша визжали от восторга, словно добавляя к спору собственное мнение. Мама держала на руках единственную девочку Дэвенпорт, последнюю рожденную тройняшку, маленькое создание с золотистой кожей и вьющимися, окрашенными чернилами волосами, а ее глаза уже стали ярко отполированными серебром. Она ворковала с маленькой Поппи серьезным тоном, передавая мудрость на диалекте итальянского языка, который одиннадцатимесячная девочка еще не могла понять. Тем не менее, Поппи прижала свой маленький кулачок к мягкой морщинистой щеке мамы, как будто понимала каждое слово. Жизель сидела на диванчике перед огнем, свернувшись калачиком рядом с мужем, который читал вслух «Это была ночь перед Рождеством» девочке-подростку, лежавшей животом на персидском ковре, подперев ладонями свое испачканное шоколадом лицо, слушая. Когда она прервала рассказ в знак протеста, Елена бросила на дочь долгий, долгий взгляд, который говорил о многом, и остановила девушку ворчливыми извинениями, когда она снова села, чтобы слушать.

Я стоял в дверном проеме между Большим залом и гостиной, опершись плечом о косяк и скрестив руки на груди, наблюдая за счастливой семейной картиной, населявшей дом моих предков.

Это было наше первое семейное Рождество за многие годы, и моя жена каким-то образом убедила свой клан переправиться через океан и провести его здесь, в Перл-Холле. Каждый год мы летали в Штаты по этому случаю, но Козима устала — трое новорожденных стали бы испытанием для буквального святого — и ей хотелось, чтобы ее семья дома отпраздновала это событие.

Я не понимал ее склонностей до настоящего момента, наблюдая, как дети моего зятя суетятся вокруг внушительного поместья, как если бы это была игровая площадка, видя, как моя жена разделяет любовь к нашему дому со своими сестрами и братом и ухаживает за их партнерами. С нашими традициями и удобствами.

Перл-холл ощущался настоящим домом в тот момент, когда я вновь поставил Козиму рядом с собой в качестве его хозяйки, и он снова ощущался как дворец в тот момент, когда мы привезли Эйдона домой из больницы, но это был первый раз, когда я понял, что вместе мы с женой создавали новое наследие этого места.

Оно никогда больше не будет клеткой для рабов или тюрьмой для своих наследников. Наши дети вырастут, зная, что это дом, как и любой другой, — место любви и