— Господин Плесснер был прекрасным моряком: смелым, сообразительным…

На лице Фишера написано: «А то».

— …и я рад, — продолжает капитан, — что первым британским консулом в Нагасаки должен стать джентльмен немецких корней и достойный представитель этой нации.

Фишер поднимает кружку, салютуя, и задает вопрос Хоувеллу.

— Он спрашивает, сэр, какая роль отводится Сниткеру в наших планах?

Пенгалигон изображает трагический вздох, думая: «Я бы мог выступать на подмостках «Друри — Лейн»[100], и отвечает:

— Если быть честным, посол Фишер… — Хоувелл переводит начало, и Фишер наклоняется ближе, — …Даниэль Сниткер нас ужасно разочаровал, как и господин ван Клиф.

Пруссак кивает, целиком и полностью разделяя мнение капитана.

— Голландцы громко говорят, но, когда доходят до дела, они — моча и уксус[101].

У Хоувелла трудности с переводом, однако, он слышит в ответ согласное «ja‑ja‑ja».

— Они слишком зациклились на своем золотом веке, чтобы заметить изменения в мире.

— Это… waarheid, — Фишер поворачивается к Хоувеллу. — Как сказать, waarheid?

— «Правда», — помогает Хоувелл, а Пенгалигон старается найти для ноги более удобное положение, прежде чем продолжить.

— Вот почему рухнула Голландская Ост — Индская компания, и вот почему их хваленая Голландская Республика, похоже, присоединится к Польше в мусорной корзине исчезнувших наций. Британской короне нужны Фишеры, а не Сниткеры: люди таланта, видящие перспективу…

Ноздри Фишера от перевода Хоувелла раздуваются, чтобы в полной мере уловить запах его будущего богатства и власти.

— …и придерживающиеся высоких моральных принципов. Короче говоря, нам нужны послы, а не проституированные торговцы.

Фишер заканчивает трансформацию из заложника в уполномоченного представителя подробным рассказом о голландском пренебрежении к обязанностям, который Хоувелл сокращает по собственной инициативе:

— Посол Фишер говорит, что в прошлом году пожар уничтожил квартал зданий у Морских ворот Дэдзимы. Пока горели два самых больших голландских склада, ван Клиф и Сниткер развлекались в борделе за счет Компании.

— Непростительное нарушение долга, — объявляет Рен, завсегдатай публичных домов.

— Безобразное отступление от правил, — соглашается Катлип, компаньон Рена по времяпровождению.

Бьют семь склянок. Посол Фишер делится новой мыслью с Хоувеллом.

— Он говорит, капитан, что в отсутствие ван Клифа на Дэдзиме, господин Фишер становится директором, а это означает, что люди на Дэдзиме в законном порядке обязаны выполнять его инструкции. За неподчинение его приказам положено телесное наказание.

«Хотелось бы, чтобы его умение убеждать, — думает капитан, — соответствавало его уверенности».

— Сниткер получит плату лоцмана за доставку нас сюда и бесплатный проезд в Бенгалию, но не в каюте, а в гамаке.

Фишер согласно кивает: «Это правильно», а следующая его фраза звучит очень торжественно.

— Он говорит, — переводит Хоувелл, — что «Рука Всевышнего скрепила этот наш утренний договор».

Пруссак отпивает из кружки и обнаруживает, что она пуста.

Капитан быстро кивает Чигуину.

— Рука Всевышнего, — с улыбкой поправляет его Пенгалигон, — и флот Его королевского величества, ради которого посол Фишер соглашается на принятие следующего… — Пенгалигон берет «Меморандум взаимопонимания». — «Параграф первый: посол Фишер добивается согласия от проживающих на Дэдзиме на ее переход под британское покровительство».

Хоувелл переводит. Майор Катлип катает сваренное вкрутую яйцо по блюдцу.

— «Параграф второй: посол Фишер становится посредником на переговорах с нагасакским магистратом для заключения договора о дружественных отношениях и торговле между Британской короной и сегуном Японии. Ежегодные торговые сезоны начинаются в июне 1801 года».

Хоувелл переводит. Катлип снимает кусочки скорлупы с податливой белизны.

— «Параграф третий: посол Фишер способствует переносу всей голландской меди на фрегат Его королевского величества «Феб» и организует укороченный торговый сезон, по ходу которого будет производиться товарообмен между экипажем и офицерами и японскими торговцами».

Хоувелл переводит. Катлип кусает мякоть яичного белка.

— «В качестве вознаграждения за указанные услуги посол Фишер получает одну десятую часть всей прибыли Британской фактории Дэдзима за первые три года нахождения на этом посту, каковое может быть продлено в 1803 году по взаимному согласию обеих сторон».

Хоувелл переводит последний абзац. Пенгалигон подписывает меморандум.

Капитан передает перо Петеру Фишеру. Фишер замирает.

«Он чувствует, — догадывается капитан, — взгляд самого себя, наблюдающего за ним из будущего».

— Вы вернетесь в Брунсвик, — убеждает его Рен, — таким же богатым, как тамошний герцог[102].

Хоувелл переводит, Фишер улыбается и подписывает, а Катлип посыпает солью остатки яйца.

Сегодня — воскресенье, храм оборудован, и восемь ударов колокола созывают экипаж корабля. Офицеры и морские пехотинцы стоят под навесом, натянутым между бизань — мачтой и грот — мачтой. Все матросы — христиане на «Фебе» выстраиваются в линию в самых лучших одеждах. Евреи, мусульмане, азиаты и прочие язычники освобождены от молитв и пения церковных псалмов, но часто наблюдают за происходящим, стоя чуть в стороне. Во избежание неожиданностей ван Клиф заперт в парусном складе. Даниэлю Сниткеру определили место рядом с уоррент — офицерами[103], а Петер Фишер стоит между капитаном Пенгалигоном — его трость уже стала объектом пересудов экипажа — и лейтенантом Хоувеллом, у которого свежеиспеченный посол одолжил чистую рубашку. Капеллан Уайли — угловатый, сухой, с пронзительным голосом, уроженец графства Кент — читает проповедь по потрепанной Библии, стоя на импровизированном амвоне перед штурвалом. Он медленно произносит строку за строкой, позволяя необразованным матросам разобраться с каждым стихом, а капитан при этом погружается в свои мысли: