Осень уже вступила в свои права, когда наши путешественники сели в Кесарии на каботажное судно, которое должно было доставить их в Миры Ликийские, расположенные на южном побережье Малой Азии. У них оставалось совсем немного времени, чтобы добраться до берегов Италии, ибо с наступлением зимы судоходство прекращалось. Миры были выбраны по той причине, что этот город лежал на пути следования египетских судов, доставлявших зерно из Александрии в Рим. При известном везении удалось бы пересесть на один из таких кораблей и успеть попасть в Рим до закрытия судоходного сезона.

Сегодня нам может показаться странным, что Миры, лежавшие вдали от Александрии, тем не менее служили портом для подобных судов. Однако в античные времена навигация руководствовалась своими законами, не вполне понятными с современной точки зрения. С учетом западных ветров, дувших в летнее время, кораблям с зерном было удобнее добраться до Мир Ликийских, а затем уже двигаться под прикрытием южного берега Крита, чем плыть напрямик к Сицилии.

Ожидания путешественников оправдались. Им удалось застать в доках Мир судно, которое согласилось принять их на борт. Небольшая партия под началом центуриона Юлия включала в себя помимо Павла, Луки и некоего Аристарха — новообращенного из Фессалоник — нескольких безымянных узников, которых тоже надлежало доставить в Рим. Несомненно, все путники вздохнули с облегчением, поменяв скромное каботажное судно на почти океанский лайнер. Александрийские корабли, возившие зерно, в то время были самыми крупными и самыми надежными. Да и в античную эпоху египтяне славились как искусные мореходы. Эти «зерновозы» числились на имперской службе и субсидировались из государственной казны. Это была вынужденная мера, поскольку в тот период Рим полностью зависел от импортных поставок зерна. Любые перебои или хотя бы задержки в поступлении египетского зерна грозили серьезными политическими последствиями. Клавдий имел случай в этом убедиться во время «хлебных бунтов», когда разъяренные толпы со всех сторон обложили императорский дворец. В правление Нерона почти двести тысяч горожан состояли в списке тех, кто бесплатно получал каждый месяц от шести до семи бушелей зерна.

Корабль, на который погрузились Павел и его спутники, очевидно, был не самым крупным в «зерновой» флотилии. Вместе с новыми пассажирами на его борту оказалось двести семьдесят шесть человек. Из них сотню составляли члены команды, кроме того было сто человек солдат и, соответственно, семьдесят шесть узников.

Покинув Миры, корабль расправил паруса и тихим ходом двинулся против северо-западного ветра. Примерно две недели занял путь до Книда, где судно повернуло на юг и медленно двинулось в обход северо-восточной части острова — с тем, чтобы выйти к южному побережью. Путешествие выдалось нелегким. И команде, и пассажирам было ясно, что в ближайшем будущем ждут новые трудности и даже под прикрытием Критских гор придется немало потрудиться, чтобы добраться до Кали Лимнионес. В ожидании благоприятного ветра устроили совет. Путешественникам предстояло решить: не стоит ли прервать плавание и встать на прикол до весенней поры. Если так, следовало определиться: пережидать зиму в Хороших Пристанях или же поискать более надежное место.

В качестве римского офицера центурион имел преимущество даже перед капитаном корабля. На обсуждение он пригласил Павла — вовсе не из вежливости, как можно было бы предположить, а как человека, имеющего богатый опыт морских путешествий. Павел посоветовал остаться там, где они сейчас находились. Он предсказывал, что если они выйдут в открытое море, то приключится несчастье. Однако моряки придерживались другого мнения, и центурион последовал их совету.

Введенные в заблуждение мягкостью южного ветра, они покинули Хорошие Пристани и поплыли в направлении Финика, казавшегося более удобной пристанью Крита. Не успели они добраться до мыса Матала, как разразилось несчастье, о котором предупреждал Павел. Сильный и порывистый ветер сбил их с курса и понес в сторону маленького острова, называемого Клавдой. Находясь под прикрытием берегов острова, они умудрились подтянуть к себе спасательную лодку, которая шла на буксире и была уже заполнена водой. Таким образом они получили еще один шанс подготовиться к шторму, который был уже не за горами.

Они использовали меру предосторожности, известную под названием «найтовка», которая заключалась в ослаблении напряжения на тимберсы. Это проделывается пропусканием каната под корпусом корабля и закреплением его при помощи брашпиля. Еще столетие назад подобная процедура на деревянных судах использовалась во время сильного шторма.

Судно пыталось ускользнуть от шторма, который неминуемо надвигался. Команда опасалась, что их выбросит на песчаные отмели возле берегов Туниса и Триполи, откуда ни один корабль не мог выбраться. В безысходном положении матросы «спустили парус», и судну позволили дрейфовать по воле ветра. Руль установили таким образом, чтобы держаться подальше от берегов Африки.

На другой день пришлось выбросить часть груза. Узники работали бок о бок с командой под пронзительное завывание ветра. На третий день за борт спустили все вещи и часть такелажа, в том числе грота-рей, бесполезный в тех безнадежных обстоятельствах, в которых оказались путники.

Много дней подряд путешественники не видели ни солнца, ни луны. Они потеряли всякую ориентацию в пространстве и не знали, где находятся. Ослабевшие от голода и усталости, они утратили всякую надежду. На них обрушивались волны величиной с гору и вздымали корабль чуть ли не к хмурым небесам. Все путники готовились к смерти. Но только не Павел! Как всегда случалось в час смертельной опасности, его душа покидала землю и устремлялась за поддержкой к Богу. Он успокаивал товарищей по несчастью — точно так же, как в свое время утешал паству. Он призывал всех искать утешение в Боге и в вере в Иисуса Христа. В это время крайнего напряжения и смертельной опасности апостолу было видение: явился ему ангел и уверил, что никто из них не погибнет. Всех выбросит на берег, и будут они спасены. Ибо должно тебе предстать перед судом Нерона, сказал Ангел, «и вот, Бог даровал тебе всех плывущих с тобою»[66].

Четырнадцатая ночь застала их беспомощно дрейфующими в Адриатическом море, где-то между Грецией и Сицилией. В это время уши матросов уловили звук, который не был слышен никому из пассажиров: они услышали, как бьются буруны о неведомый берег. Они бросили грузило за берег и обнаружили, что под судном глубина в двадцать фатомов. Спустя некоторое время они повторили процедуру и обнаружили, что глубина уменьшилась до пятнадцати фатомов. Вокруг царила кромешная тьма, и они не знали, где находятся. Луна и звезды скрылись за облаками. Шторм, возможно, гнал судно на скалы у какого-нибудь пустынного берега. Моряки сбросили четыре кормовых якоря и стали с нетерпением дожидаться рассвета.

Команда, чувствуя близость берега, решила воспользоваться спасательной лодкой, предоставив корабль и пассажиров собственной участи. Павел разгадал их трусливые намерения и объявил об этом центуриону. Слова его прозвучали — и продолжают звучать сквозь века — как набатный колокол христианского единства: