Он обернулся к своей лодье. И десятки рук разом взметнулись к небесам, будто предлагая союз самим богам, десятки голосов закричали разом, подавая знак далекому городу на другом краю этого моря: «Идем на вас!»

Когда смолкли отголоски эха между скал, Песах снова тронул коня и двинулся вперед. Телохранители молча последовали за ним. Отряд в сверкающей броне заходил все глубже в волны, и брызги сверкали звездами, падая на конские крупы.

Песах приблизился к носу лодьи почти вплотную. Хельги встал на борт, держась за штевень, потом сел, свесив ноги наружу, как всадник деревянного морского коня. Почти повиснув над волнами, протянул руку навстречу смуглой обветренной руке Песаха. Ладонь с мозолями от конских поводий сомкнулась с ладонью, загрубевшей от корабельного весла. Песах сказал что-то.

– Пусть будет путь наш светел! – перевел Синай.

Даже эта древняя, очень древняя земля, пережившая множество народов, царей и богов, подобное рукопожатие видела впервые.

* * *

В Киев вести о дружине Хельги прибыли только осенью, уже после дожиночных пиров. Привез их Асмунд: он приехал со своей ближней дружиной и своей частью добычи, а также подарками от Хельги и его жены Фастрид для Ингвара, княгини и приближенных. Княжескую долю он тоже привез: люди Песаха проводили его через степь до порогов Днепра, а дальше было некого опасаться.

Весь Киев сбежался к Почайне смотреть, как дружина высаживается. Отроки, сильно загорелые, в хазарских кафтанах и шапках, с хазарскими поясами, принесли на себе дыхание дальних краев и казались совсем не теми людьми, что ушли от этой же пристани каких-то пять месяцев назад.

– Асмунд! – Сам Ингвар приехал на Почайну и теперь смотрел на шурина с недоумением, заталкивая болезненно острую тревогу поглубже в душу. – Почему ты один? Где остальные? Где Хельги Красный?

– Они живы? – выкрикнула Эльга, от безумного волнения прижимая руки к груди.

На остатки разбитого воинства дружина Асмунда не походила: богатая добыча и горделивый вид тому противоречили.

– Твой родич Хельги завоевал себе державу и остался в ней править, – Мистина тайком подтолкнул Ингвара локтем.

В голосе его мешались недоверие к собственным словам – он пытался пошутить, – и зависть, если вдруг это окажется правдой.

– Асмунд, йотуна мать, что у вас там? – в нетерпении повторил Ингвар.

Молодой воевода сошел с лодьи и приблизился к знатной родне.

– Хельги с войском в Карше, – пояснил он, протягивая руку Ингвару прежде, чем его обнять. – У Песаха.

– Какого, йотуна мать, Песаха?

– Тудуна Карши. Они теперь друзья неразлейвода.

– С какого тролля? Вы же с тудунами воевать пошли!

– Расскажу. – Асмунд повернулся к Эльге и обнял ее. – Как вы? Как моя жена?

– Здорова, слава чурам. Но я ей не велела на причале толкаться. Сам к ней поди.

Месяца через три Асмунду предстояло еще раз стать отцом. Но даже повидать жену его Ингвар не пустил, пока не усадил в гриднице и не выслушал весь рассказ о походе Хельги на хазар.

– Они договорились с Песахом, что Хельги с войском остается на зиму в Карше и помогает обороняться, если стратиги опять соберутся с силами – но это едва ли, – рассказывал Асмунд. – На будущее лето Песах намерен со своей конницей идти уже прямо на Херсон. Тебе он предлагает поход на Царьград…

При этих словах по гриднице пробежал гул.

– Если ты откажешься, то Хельги со своими людьми на кораблях будет осаждать Херсон с моря, а Песах – с суши. Но хазарин говорит, что справится и сам, если ты пойдешь на Царьград и возьмешь с собой Хельги. Уж очень хазарам досадно, что Роман нас на Самкрай натравил.

– Но как же он нам Самкрай простил?

– Мы же там… добрые были. Все желающие себя выкупили, лишних никого не убили. Заложников тамошних Хельги Песаху передал. Добычу себе оставил: у хазар говорят «на подковку лошадей», а мы сказали, нам надо «на паруса». Песах понял. И вот он предлагает: союз и дружбу, – я тебе грамоту привез, жидины прочитают, – и торговля через Самкрай на одну десятину, как у людей. И чтобы все состоялось, на другое лето идем на греков: мы – на Царьград, Песах – на Херсон. Рано-рано весной, едва трава в степи покажется, его люди будут ждать у порогов твоих гонцов: даешь ты согласие или нет. Если даешь, мы выходим отсюда, Хельги – из Карши. А если нет, он остается воевать вдвоем с Песахом, и как ему Перун даст удачи, это уж его дело.

Ингвар оглядел напряженные лица ближников и гридей.

– Опять на старую дорогу! – хмыкнул Тормар. – Вот год назад на этом самом месте я сидел, со Свенельдом еще толковали, идти ли на греков нынче летом или погодить.

– Уж три года как про это речь идет! – поддержал Кольбран.

– Еще при Олеге Предславиче года высчитывали! – воскликнул Острогляд. – Кончился старый Олегов договор или не кончился!

– Теперь его сама судьба кончила! – усмехнулся Мистина. – А судьбы, княже, ни пешему обойти, ни конному объехать…

Ингвар ухмыльнулся, укладывая в голове этот поворот. Дружина давно уже рвалась в поход на богатое Греческое царство. Русы пытались подружиться с греками и ради этого пошли войной на хазар. Но судьба указала им ненадежность греческой дружбы и развернула передним штевнем в обратную сторону. Поход на хазар в союзе с греками добра не принес, и теперь им предлагали в союзе с хазарами идти на греков.

Затаив дыхание, воеводы и гриди всматривались в его лицо, опушенное рыжеватой бородкой, в серо-голубые глаза, в которых удивление быстро сменялось решимостью, и ждали, что князь объявит им их судьбу.

У Эльги упало сердце и тут же вознеслось куда-то в немыслимую высь. Еще прежде, чем муж ее разомкнул губы, она уже знала, что он решил и что сейчас скажет.

– Не хотели цари с нами дружить по-хорошему, будем дружить по-плохому, – Ингвар поднял голову и обвел гридницу ожившим взглядом. – Олег Вещий нам путь к Царьграду проложил, и тем путем мы на новое лето к грекам в гости сами пожалуем. Кто со мной?

От бури криков едва не покачнулись резные столбы. Эльга прижала руки к лицу; все в ней бурлило, хотелось смеяться и плакать. Ее переполняли тревога, забота, печаль будущих разлук – и вопреки всему воодушевление, радость и гордость своим русским родом, стремящимся бесконечно идти вперед и расширять пределы полученного от предков мира.

Задыхаясь среди оглушительных криков и горящих решимостью лиц, она выбралась из гридницы наружу. Встала перед дверью, глубоко вдохнула свежий воздух осени…

Крики в гриднице к тому мгновению стихли ровно настолько, чтобы внутри смогли расслышать долетевший снаружи истошный женский вопль.

* * *

…Петух был огромный, наглый, пестрый и с большим красным гребнем. Я часто видел его во дворе, когда меня выводили погулять. Он мне сразу не понравился хозяйской повадкой и нахальным видом – будто это он здесь самый главный. Не помню, почему я оказался в тот раз сам по себе и кто за мной не уследил, но едва мы с ним встретились один на один, как дошло до драки. В свои два с чем-то года я был крупнее и тяжелее его, но он был опытнее и лучше вооружен.