— Ну, колдунья, ты все еще расстроена из-за ее приезда? — спросил Жосслен, внезапно оказавшись с Мэйрин наедине.

— Нет, — ответила та. — Бедное дитя! Ей пришлось нелегко. Похоже, Бланш была вне себя от радости, когда ей удалось сбыть дочь на руки Монтгомери. Останься наш отец в живых, все сложилось бы иначе. Боюсь, этой девочке никто никогда не говорил, что любит ее. Помню, мы как-то обсуждали с тобой, насколько умна была Бланш, и пришли к выводу, что мозгов ей явно не хватало. Теперь я в этом окончательно убедилась! Представь себе, она вверила свою дочку заботам моей старой кормилицы! Мелани обожала меня и не смогла не рассказать обо всем Бланшетте. Хотелось бы мне знать, действительно ли моя сестра чувствует призвание к монашеской жизни или просто хотела удалиться в монастырь, чтобы спастись от злодейств своей матери или искупить их?

— У тебя впереди полгода, чтобы узнать ответ на этот вопрос, Мэйрин, — отозвался Жосслен.

— Да, верно, — согласилась Мэйрин и, помолчав немного, окликнула его:

— Жосслен?

— Что, колдунья моя? — Жосслен уселся напротив жены, в кресло, освобожденное Бланшеттой.

— Жосслен, мне очень жаль, что мы с тобой поссорились, — торопливо проговорила она. — Моя мать то и дело повторяла, как мне повезло в жизни, что я была все время окружена любовью и заботой. Но хотя в глубине души я понимала, что она права, все же была не в силах избавиться от мучившей меня обиды. Я до сих пор не уверена, смогу ли… Но сейчас, когда я увидела Бланшетту и услышала историю ее одинокой жизни… Короче говоря, я поняла, что не хочу больше враждовать с тобой, Жосслен!

— Мэйрин, я не хотел обидеть тебя, — отозвался Жосслен. — И Вильгельма я никогда не обижу.

— Знаю, — ответила Мэйрин и глубоко вздохнула. — Я сама не понимаю, почему так разозлилась. Когда ты усомнился в моей правдивости, мне показалось это предательством. Я вспомнила о том, что произошло раньше… тогда, в Византии, с Василием… когда он предал меня.

— Василий тебя предал?! — Жосслен слышал об этом впервые. — Как? С другой женщиной?

— С мужчиной, — негромко сказала Мэйрин.

— С мужчиной?! — Жосслен ошеломленно уставился на нее.

— У византийцев другие обычаи, другие привычки, — принялась объяснять Мэйрин. — Порой они берут себе в любовники людей своего пола, и никто не считает это странным. До брака со мной у Василия был мужчина-любовник. Его звали Велизарием, он был в то время самым знаменитым актером в Константинополе. Он убил Василия; по крайней мере мне так сказали. А потом кое-кто стал поговаривать, что они договорились между собой и вдвоем покончили жизнь самоубийством, чтобы никогда не расставаться.

Я была еще очень молода, когда вышла замуж за Василия. Он был чудесный, удивительный человек! Красивый, образованный, утонченный и добрый, с великолепным чувством юмора. Наша совместная жизнь была настоящим счастьем, хотя и очень кратким. Встретившись с ним, я была еще совсем невинна. Василий хотел, чтобы я не соприкасалась с темной стороной жизни, и защищал меня от всех невзгод, точь-в-точь как мои приемные родители. Представь себе только, как я была потрясена, узнав о его смерти и услышав эти ужасные сплетни! На несколько недель я даже потеряла память. Мне и сейчас страшно об этом вспомнить. Когда память вернулась, я решила, что Василий никогда не любил меня по-настоящему, что он сознательно предавал меня все время. Но позже я поняла, что это не так. Он действительно любил меня, и мне повезло, что мой первый муж оказался таким внимательным и нежным. Однако я никогда не узнаю наверняка, как и почему он умер, и этот вопрос будет мучить меня до конца моих дней.

Я доверяла Василию всецело и хотела доверять тебе так же, Жосслен. Разве это не естественно для мужа и жены?! Но твои сомнения в тот момент показались мне даже страшнее, чем предательство Василия, поскольку угроза тогда нависла не надо мной, а над моим ребенком. — Тут Мэйрин внезапно рассмеялась. — Знаешь ли, я вела себя совершенно по-детски, но ведь я уже давно не ребенок!

Теперь Жосслен все понял. Многие вещи, казавшиеся ему загадкой, в один миг прояснились для него. Наклонившись, он взял за руки Мэйрин и сказал:

— Я вовсе не прекрасный и утонченный византийский принц, Мэйрин. Я не святой. Я всего лишь рыцарь, верный слуга короля и простой мужчина. Но я люблю тебя, колдунья моя, и буду любить до конца своих дней. Возможно, я не всегда понимаю тебя; возможно, у нас будут еще размолвки, но моя любовь к тебе никогда не иссякнет. — Жосслен поднес ее руки к губам и начал неторопливо покрывать поцелуями пальцы, ладони и нежные запястья. Золотисто-зеленые глаза его встретились с ее фиалковым взглядом.

— Мир? — спросила она.

— Мир! — радостно воскликнул Жосслен.

Ида, вернувшись в зал с Бланшеттой, увидела, как они тихонько сидят вместе, словно два голубка, и как Жосслен целует руки ее дочери. Мэйрин сидела спокойно и не возражала против его ласки. На губах ее впервые за все время после возвращения в Эльфлиа играла умиротворенная, счастливая улыбка. Ида повернулась к Бланшетте и сказала:

— Думаю, твой приезд, дитя мое, сотворил чудо, и я благодарю Господа за это.

— Я готова сделать для Мэйрин все что угодно! — пылко воскликнула Бланшетта. — Ох, матушка Ида, как вы думаете, она будет любить меня после всего, что ей сделала моя мать?

— Я свою старшую дочь неплохо знаю, — отозвалась Ида, ободряюще обнимая узкие плечики Бланшетты. — Она уже тебя полюбила, дитя мое. У Мэйрин кельтский норов, это верно, но и доброе, щедрое сердце, как у всех ее предков. Она никогда не дарит свою любовь незаслуженно, но и не отбирает ее обратно. Ты наконец нашла свой дом, Бланшетта Сен-Ронан, и мы всем сердцем рады приветствовать тебя в Эльфлиа.

Услышав слова Иды, Бланшетта почувствовала, как сердце ее учащенно забилось от радости. Она внезапно поняла, что всю свою жизнь хотела только одного; попасть в настоящую, родную семью. И вот она нашла то, что искала.

Девушка быстро привыкла к жизни в Эльфлиа. Несмотря на все протесты Мэйрин, она открыто выказывала свое восхищение старшей сестрой. Ее племянница и племянник, Мод и Вильгельм, приводили ее в настоящий восторг: они были совсем непохожи на детвору из замка Монтгомери. Возможно, все дело в том, что эти дети были ей родными. Родными по крови. Бланшетта поняла, что впервые в жизни она вполне довольна и счастлива.

— Интересно, что сказала бы ее мать, если бы увидела ее здесь, среди нас? — со смехом спросила Мэйрин Жосслена, лежа рядом с ним в постели накануне своего дня рождения.

— Бланш позавидовала бы ей. Она не была способна на добрые чувства, — ответил Жосслен. — Но давай не будем говорить о ней, колдунья моя.

— О чем же нам тогда говорить, милорд? — шутливо спросила Мэйрин. Глаза ее озорно поблескивали в золотистом свете свечи, стоявшей у изголовья и отбрасывавшей тени на их прекрасные обнаженные тела.

— По-моему, лучше вообще не говорить, — многозначительно ответил Жосслен.