Ведь, приняв провокацию за начало нападения Германии на СССР, мы сами приблизим начало войны, причем заранее неизвестно, насколько приблизим – на несколько часов или на несколько недель. А сейчас, для того чтобы привести войска в боевую готовность, завершить уже начатые предмобилизационные мероприятия, а если удастся, то и провести мобилизацию Красной армии, мы крайне заинтересованы, чтобы оттянуть войну хоть на день, хоть на час.

С другой стороны, Гитлеру будет необходимо объяснить немецкому народу, почему, несмотря на договор о ненападении, Германия напала на СССР. Для этой цели фашисты в качестве предлога вполне могут использовать какую-либо провокацию, обвинив при этом нас в агрессивных намерениях и, таким образом, свалив на СССР вину за начало кровопролитной войны.

В этой связи должен отметить, что источник, работающий в посольстве Германии в Москве, который предупредил нас, что война может начаться 22—23 июня, несколькими днями ранее сообщал нам: «Типпельскирх считает, что поводом к войне будет какой-нибудь пограничный конфликт на советско-румынской границе».

Однако, несмотря на эту информацию, в принципе мы не можем исключить и того, что немецкое нападение может начаться вообще без каких-либо провокаций. Поэтому в директиве перед войсками должны специально указать, что немецкое нападение, ВОЗМОЖНО, начнется с провокации. Таким образом, перед войсками одновременно должны быть поставлены сразу две задачи: не поддаваться на провокации и быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

Комментарий автора. Задним числом нам известно, что нападение немцев на СССР 22 июня началось без каких-либо провокаций, и поэтому упоминания о провокациях в директиве сейчас порой вызывают недоумение у некоторой части читателей. Однако это стало очевидным только после свершившегося факта, но в момент принятия ответственного государственного решения было совершенно не очевидно ни для Сталина, ни для командования Красной армией, что и нашло место в тексте директивы.

Г е н е р а л Ж у к о в. Только тут возникает принципиальный вопрос. А кто должен принять решение, с чем мы столкнулись – с провокацией или с немецким нападением на СССР?

С т а л и н. Думаю, что у командующих приграничных военными округами достаточно опыта и квалификации, чтобы отличить провокацию от нападения противника. В крайнем случае свое решение они могут согласовать с Генеральным штабом.

Комментарий автора. Уже в 4 часа 20 минут в своем первом боевом донесении в Генштаб начальник штаба Западного фронта генерал Климовских без какого-либо указания сверху сообщал: «Приказано поднять войска и действовать побоевому».

Кроме того, по получении директивы № 1 командующий ПрибОВО генерал Кузнецов в 2 часа 25 минут издал соответствующую директиву для командования 8-й и 11-й армий, в которой дал достаточно ясное толкование того, как отличать провокацию от нападения.

Эти, как и многие другие факты, убедительно свидетельствуют о необоснованности созданного с подачи Хрущева пропагандистского мифа, что якобы Сталин до 6 часов 30 минут 22 июня не давал разрешения на ответные действия и на открытие огня, а фашистские войска тем временем вклинились в нашу территорию, ввели в дело свои танковые войска и начали стремительно развивать удары своих группировок.

М а р ш а л Б у д е н н ы й. Считаю, что пункт «в» директивы нуждается в доработке, тут записано: «Все части, расположенные в лагерях, привести в боевую готовность».

В боевую готовность надо приводить не только части, расположенные в лагерях, но и все части приграничных округов без исключения.

Г е н е р а л Ж у к о в. Согласен.

М а р ш а л Т и м о ш е н к о. У нас нет оснований считать, что уже в первый день войны немцы предпримут крупные сухопутные наступательные операции. Скорее всего, дело ограничится сравнительно небольшими приграничными стычками. Поэтому нет особого смысла нашим войскам занимать полевые сооружения и зарываться в землю. Вполне достаточно того, если они будут хорошо замаскированы и незаметны для авиации противника. В то же время необходимо срочно, не дожидаясь подъема приписного состава, привести в боевую готовность всю противовоздушную оборону.

С т а л и н. Больше замечаний по тексту директивы нет? Тогда поручим товарищам Тимошенко и Жукову подписать ее и срочно передать в приграничные округа.

Информация к размышлению

В 22 часа 20 минут Маленков, Жуков, Тимошенко, Буденный и Мехлис покинули кабинет Сталина. Около 23 часов Тимошенко и Жуков вернулись в свои кабинеты в Наркомате обороны. И только в 23 часа 45 минут текст директивы поступил в шифровальный отдел Генштаба. Такая задержка в отправке, по-видимому, была обусловлена тем обстоятельством, что в это время Жуков и Тимошенко продолжали обсуждать и редактировать текст директивы, внося в нее технические детали. Такая версия подтверждается мемуарами адмирала Кузнецова:

«Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С.К. Тимошенко:

– Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне…

Через несколько минут мы уже поднимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С.К. Тимошенко.

Маршал, шагая по комнате, диктовал. Было все еще жарко. Генерал армии Г.К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно, нарком обороны и начальник Генерального штаба работали довольно долго.

Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.

Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной – на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.

Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:

– Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

– Разрешено».

Информация к размышлению

Из мемуаров маршала Захарова.

«Около 22 часов меня вызвали к аппарату Бодо на переговоры с командующим войсками округа. Он спрашивал, смогу ли я расшифровать телеграмму, если получу ее из Москвы. Командующему был дан ответ, что любая шифровка из Москвы будет прочитана. Вновь последовал вопрос: «Вторично спрашивают, подтвердите свой ответ, можете ли расшифровать шифровку из Москвы?» Меня это крайне удивило. Я ответил: «Вторично докладываю, что любую шифровку из Москвы могу расшифровать». Последовало указание: «Ожидайте поступления из Москвы шифровки особой важности. Военный совет уполномочивает вас немедленно расшифровать ее и отдать соответствующие распоряжения. Я и член Военного совета будем в Тирасполе поездом 9.00 22 июня. Черевиченко ».

Немедленно после этого начальнику отдела было дано указание выделить опытного работника, способного быстро расшифровать телеграмму. Затем я вызвал к аппарату Бодо оперативного дежурного по Генеральному штабу и спросил, когда можно ожидать передачу шифровки особой важности. Дежурный ответил, что пока не знает. Оценив создавшееся положение, я около 23 часов решил вызвать командиров 14, 35 и 48-го стрелковых корпусов и начальника штаба 2-го кавалерийского корпуса.