— Но я не знаю, кого я запомнил! — проговорил Макс с внезапным отчаянием в голосе. — Не знаю, кем она была. И какой.

— Вирджиния была одним из моих самых близких друзей. Мне без нее очень грустно и тоскливо. Она умела во все вдохнуть жизнь. Там, где была она, вокруг становилось светлее и веселее. Несмотря на всю ту грусть, что в ней была.

— Ну, дома она не очень-то вдыхала в нас жизнь, — пробурчал Макс, — вечно она отсутствовала.

— Вечно?

— Ну, очень часто.

— Ей необходимо было отсутствовать, Макс. Не из-за вас, но из-за того давления, которое она ощущала дома. Я только дважды видел ее в Англии вместе с твоим отцом, один раз на приеме в Лондоне, а другой — на загородном балу. Она была там совсем другой. Внутренне напряженной, отрешенной. Как будто готовой вот-вот сломаться. Она никогда не приглашала меня к себе домой. Думаю, просто не хотела пускать нас, друзей из Нового Света, как она нас называла, в свою тамошнюю жизнь.

— Мой отец — хороший человек, — упрямо возразил Макс, с легким удивлением осознав вдруг, что думает об Александре, пусть и временно, как о своем настоящем отце, как о своем единственном друге на этой вражеской территории. — Действительно хороший.

— Не сомневаюсь. Мне он понравился. Со мной он держался весьма приветливо и обходительно. Не его вина, если у них в браке что-то не сложилось. Я вовсе не хотел сказать, будто он виноват. Просто они… в чем-то не подходили друг другу. Вот и все объяснение. Какая-то несовместимость.

— Все говорят, — осторожно произнес Макс, — что я точь-в-точь его копия.

Хэлстон задумчиво посмотрел на него. В его карих глазах не отражалось ничего, кроме сочувственного интереса.

— Да, — согласился он, — да, пожалуй. Совершенно верно. Не бойся, Макс, я не собираюсь начинать копаться в том, кто были твои родители.

Позднее, когда они сидели за обедом, Майкл сказал:

— Я могу дать тебе несколько имен тех, с кем твоя мать довольно часто здесь общалась. По большей части все они из Нью-Йорка. И еще у нее было несколько хороших друзей во Флориде, в Ки-Уэсте. Особенно один человек там, она была с ним очень близка. — Майкл внимательно посмотрел на Макса. — Его зовут Томми Соамс-Максвелл.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Макс. — Вы мне очень помогли.

— Рад стараться. — Он как-то странно поглядел на Макса. — На твоем месте я бы не слишком ревностно занимался подобными расследованиями. Они тебе все равно не очень-то помогут. А могут даже навредить.

Энджи, 1983

Энджи не заметила, когда и с чего все пошло; но начиная с какого-то момента ей вдруг стало хотеться выйти замуж. Она не совсем понимала, зачем ей это понадобилось; ей просто хотелось. Причем выйти замуж ей хотелось за Малыша. Возможно, правда, ей хотелось не столько замуж, сколько просто иметь ребенка.

Ее сильно раздражало, что она и в самом деле настолько полюбила Малыша. Она была бы рада многое отдать за то, чтобы испытывать по отношению к нему совершенно противоположные чувства. У него была масса недостатков. Так, возраст его совершенно не соответствовал ее вкусу: она предпочитала более молодых мужчин (особенно по мере того, как сама становилась старше, а ей было уже тридцать пять). И он вовсе не был таким уж страстным в постели. Вообще-то, он никогда не представлял собой ничего выдающегося по этой части (а вот почему ей всегда было на это наплевать, она и сама не понимала). А сейчас вдобавок с ним еще стало не так весело и интересно, как прежде: он очень часто бывал теперь угнетен или не в духе. И к тому же ее просто бесило, как боялся он своего отца. Она абсолютно не могла взять в толк, почему он не в состоянии слова поперек сказать этому старому козлу. В конце концов, банк-то ведь теперь у Малыша. Технически. Ну хорошо, пусть Фред III вернулся туда на время из-за болезни Малыша и делает сейчас из него котлету; но черта с два у Фреда бы это получилось, если бы Малыш хоть раз решился его осадить. Энджи встречала в своей жизни немало любителей действовать нахрапом, и они, все как один, с позором удирали, едва только она давала им отпор. А вот если бы они поженились, она смогла бы помогать Малышу гораздо больше; она просто снова превратила бы его в прежнего Малыша.

Все эти мысли медленно ползли у нее в голове, пока она сидела в транспортной пробке по пути на работу в свой офис на Ганновер-сквер. Стоял прекрасный мягкий октябрьский день, золотисто-солнечный, с легкой дымкой. Он вселял в нее ощущение какого-то особого спокойствия, умиротворенности и счастья: Энджи удивительно чутко реагировала на любую погоду. Через неделю должен приехать Малыш; Энджи не видела его с тех самых пор, когда после бала в честь дня рождения Шарлотты ему удалось вырваться ненадолго в Лондон под предлогом делового свидания с кем-то из банкиров. Та их встреча оказалась в высшей степени неудовлетворительной: Малыш настолько психовал, что Мэри Роуз или Фред могут обо всем узнать, что у него вообще почти не стояло. Энджи была разочарована, злилась, чуть ли не впадала в ярость из-за того, что Малыш постоянно о них думает, даже когда лежит с ней в ее постели; в результате они крепко поругались и она заявила Малышу, что хочет положить всему этому конец; но потом, когда увидела, как он тяжело поднялся с постели и принялся медленно, с таким несчастным видом одеваться, она не выдержала, вскочила, обняла его и стала целовать, сбивчиво повторяя, что не это имела в виду, что у нее никогда, совсем никогда не было даже мысли с ним порвать, а он в ответ посмотрел на нее с непередаваемой нежностью и благодарностью, заулыбался своей широкой, радостной, неподражаемой улыбкой и сразу же стал совершенно другим человеком, помолодел лет на двадцать. Именно в этот момент она и поняла, что любит его.

Но, господи, что же ждет их впереди? Он никогда не бросит Мэри Роуз, никогда не бросит банк — и это было бы ужасно, с содроганием подумала Энджи, ведь Малыш, вернее сказать, банк «Прэгерс» стоит многие миллионы долларов. Она ни секунды не сомневалась в том, что ей было бы гораздо труднее любить Малыша, не обладай он таким состоянием. И дело было даже не в деньгах, как таковых, в конце концов, у нее имелись теперь и собственные средства. Но состояние давало власть; даже слабых людей вроде Малыша оно делало сильными и сексуально притягательными. А власть действовала на Энджи возбуждающе.

Накануне вечером она была на каком-то приеме и познакомилась там с человеком из одного коммерческого банка. Звали его Кристофер Холден, он был высок, темноволос, вылощен, настоящий итонец по внешности и манерам; и тоже подействовал на Энджи возбуждающе. Он с увлечением рассказывал ей о сделках, которыми занимается: «Самое пленительное в них — это если просто из воздуха выдумываешь какие-нибудь цифры, играешь ими и чувствуешь, когда можно будет сорвать банк». Он бросил фразу, что и пальцем не пошевелит, если сделка стоит меньше миллиарда. При этих словах Энджи ощутила внезапное острое желание; она приняла приглашение Холдена на ужин (отменив другое, принятое раньше, за двадцать минут до начала назначенной встречи) и потом, в облицованном деревянными панелями зале ресторана «Конно» сидела, словно в трансе, пока Холден три часа подряд без остановки рассказывал ей о том, как он проводит свои дни: о секретных встречах, тайных кодах, совещаниях на высшем уровне, полуночных консультациях, о нюансах в колебаниях стоимости акций, о тактике биржевой игры, о внутреннем напряжении такой жизни и чувстве непередаваемого восторга, когда все сходится в нужное время и на нужной цене. В его изложении все это звучало гораздо более захватывающе, чем в рассказах Малыша.