Роф пригвоздил его и Куина жестким взглядом из-под своих очков.

— Вы двое. В Эскалейд с Рейджем и Блэем. Вам нужно еще оружие?

Когда они оба покачали головами, король дематериализовался вместе с Вишесом, Бутчем и Зейдистом.

Они сели во внедорожник, и Джон показал Блэю, сидевшему на пассажирском сидении спереди: «Что происходит?»

Рейдж надавил на газ. Когда Эскалейд взревел, и они выехали из внутреннего двора, брат сухо сказал:

— Визит старого заклятого друга. Из тех, кого вы бы пожелали никогда больше не встречать.

Сон… галлюцинация… чтобы там ни было, но оно казалось таким реальным. Полностью, от начала и до конца.

Находясь в заросшем саду дома своей семьи в Старом Свете, под яркой полной луной, Фьюри потянулся к голове статуи, олицетворяющей третий жизненный этап, убирая ветви плюща с глаз, носа и рта мужчины, который c гордостью держал на руках своего ребенка.

К этому времени Фьюри стал асом в срезании сорняка, и, стриганув волшебными ножницами, отбросил в сторону очередной клубок зелени на брезент под ногами.

— Вот он, — прошептал Фьюри. — Вот… он…

У мужчины были длинные волосы, глубоко-посаженные глаза, как и у Фьюри, но счастье на лице статуи было ему не свойственно. Как не принадлежал и ребенок, укачиваемый в этих руках. И все же он чувствовал освобождение, продолжая убирать спутанные слои сорняка.

Когда он закончил, мрамор, ранее затянутый зарослями плюща, был покрыт зелеными слезами срезанной травы, но величие скульптуры было неоспоримым.

Мужчина в самом расцвете сил со своим ребенком на руках.

Фьюри оглянулся через плечо.

— Что скажешь?

Несмотря на то, что Кормия стояла рядом с ним, ее голос звучал со всех сторон, как в стерео.

— Я думаю, он очень красив.

Фьюри улыбнулся ей, видя на ее лице всю ту любовь, что хранил в своем сердце.

— Осталась еще одна статуя.

Она махнула рукой.

— Да нет же, посмотри, последняя уже чиста.

Так и оказалось: плющ на нем исчез, вместе со всеми следами запущенности. Постаревший мужчина сидел с тростью в руках. Его лицо сохранило красоту, но в своей мудрости, а не цветущей молодости. За ним стоял высокий и сильный мальчик, которого он когда-то укачивал в своих руках.

Цикл завершился.

И больше не осталось сорняков.

Фьюри снова посмотрел на третью статую. Она очистилась, как по волшебству, равно, как и молодой парень с ребенком.

В сущности, весь сад, который сейчас в полном цвету нежился в теплой и тихой ночи, пришел в порядок. Ветки фруктовых деревьев рядом со статуями потяжелели от персиков и яблок, по бокам дорожек простирались самшитовые изгороди. Цветы в клумбах расцвели в элегантном беспорядке, присущем всем английским садам.

Он повернулся к дому. Перекошенные ставни вернулись в нужное место, на черепичной кровле больше не было дыр. Штукатурка стала гладкой, все оконные стекла — целыми, со стен исчезли трещины. Опавшая листва испарилась с террасы, углубления, в которых собирался дождь, приобрели былую ровность. Цветущие петунии и герань в горшках пестрели красными и белыми цветами среди плетеных кресел и столиков.

В окне гостиной он уловил движение… как такое возможно? Но так и было.

Его мать. Его отец.

Перед его взором предстала пара, и они были подобно статуям, — воскрешенными. Прекрасное лицо его матери — желтые глаза и светлый каскад волос. Его темноволосый отец, с ясным взглядом и доброй улыбкой.

Для него они были… невероятно красивыми. Его Святой Грааль[90].

— Иди к ним, — сказала Кормия.

Фьюри направился к террасе, его белые одеяния были чисты вопреки всей выполненной работе. Он медленно подошел к родителям, боясь спугнуть видение.

— Мамэн? — прошептал он.

Его мать дотронулась до стекла пальцем.

Фьюри вытянул руку, повторяя ее жест с другой стороны окна. Коснувшись, он ощутил тепло, излучаемое сквозь стекло.

Его отец улыбнулся и что-то произнес.

— Что? — спросил Фьюри.

Мы так гордимся тобой… сын.

Фьюри зажмурил глаза. Впервые один из родителей назвал его сыном.

Голос его отца продолжил. Сейчас ты можешь идти. У нас все хорошо. Ты исправил… все.

Фьюри посмотрел на них.

— Вы уверены?

Их совместный кивок. А потом сквозь стекло донесся голос его матери.

Ступай и живи, сын. Ступай… живи своей жизнью, а не нашей. Здесь с нами все в порядке.

Фьюри перестал дышать, просто глядя на них, жадно впитывая их облик. Потом он приложил руку к сердцу и поклонился до талии.

Это было прощание. Не пожелание скорой встречи, а… прощание. И он чувствовал, что у них все будет хорошо.

Фьюри резко распахнул глаза. Над ним раскинулось плотное облако… хотя, нет, это был высокий потолок из белого мрамора.

Он повернул голову набок. Кормия сидела рядом и держала его за руку, выражение ее лица было столь же теплым, как и чувство в его груди.

— Ты хочешь пить? — спросила она.

— Ч… что?

Она потянулась к столику за стаканом воды.

— Ты хочешь пить?

— Да, пожалуйста.

— Подними голову.

Он сделал пробный глоток, и вода показалась ему абсолютно эфемерной. Она была пресной, той же температуры, что и его рот, но попав внутрь, приобрела потрясающий вкус, и прежде чем успел подумать, он приговорил весь стакан.

— Хочешь еще?

— Да, пожалуйста. — Очевидно, на большее его словарного запаса не хватало.

Кормия наливала воду из кувшина, и мелодичное журчание казалось ему милым.

— Вот, — прошептала она. В этот раз она рукой поддержала его голову, и поглощая воду, он смотрел в ее восхитительные зеленые глаза.

Когда она потянулась забрать у него стакан, Фьюри нежно обхватил ее запястье и произнес на Древнем Языке:

— Я хочу просыпаться так всегда, купаясь в твоем взгляде и аромате.

Он ожидал, что она отодвинется. Начнет волноваться. Отвергнет его. Но вопреки его предположениям Кормия прошептала:

— Мы очистили твой сад.

— Да.

В двери храма Праймэйла постучали.