Здесь в предгорьях — самое хорошее место для выпаса оленей. В этих местах много разных трав и мха, который очень любят эти животные. За оленями особо не присматривают: выбирают место, где достаточно корма, и следят, чтобы они не разбрелись далеко по сторонам. Олени неприхотливы, хорошо переносят холод, только во время отёла им нужно тепло, иначе молодняк может погибнуть. Отёл происходит обычно в мае, когда уже сходит снег, ночи становятся тёплыми, телятам хорошо, уютно. Но бывало, что весна запаздывала, или возвращались холода, тогда молодое поголовье гибло. С рождения телята находились рядом с матерью, только когда оленуху доили, оленёнка привязывали, но всё молоко не выдаивали, оставляли и ему. Когда телёнок подрастал и мог питаться самостоятельно травами и мхом, тогда на телят надевали специальные намордники, которые кололи матку, и она не подпускала к себе оленёнка. Редко, но бывало, что резали оленей и на свои нужды: мясо съедалось, камусы шли на шитьё обуви, из шкур молодых телят шили детские шубки — больше оленьи шкуры нигде не использовались. Правда, ещё брали сухожилья, которые использовали вместо ниток для шитья шкур. Чумы покрывали лосиными шкурами, одеяла из овчины покупали у бурят.

«Эх, рушатся устои, — горевал старик. — Даже на суглане не стало порядка: раньше за порядком следили специальные люди, теперь никому ничего не нужно, кроме шкурок да жёлтых камней — их спрашивают всё чаще. Да и как порядок навести, когда в стойбище никто не хочет работать. Только олени и спасают, а если сейчас забрать оленей у карага- сов — всё, смерть. Олень — это не лошадь, конь и копытом может ударить и укусить, а оленю люльку с ребёнком доверяют, пронесёт — не уронит. На хозяина рога не поднимет, терпит всё тихо и смиренно. Бывало, что карагас загуляет где-нибудь у русских: день-два пьёт, а олень стоит привязанный и ждёт, есть не просит, пить не просит, только льются по морде тонкие ручейки слёз. Безропотно ждёт, когда хозяин появится. Бывали случаи, что забивали до смерти молчаливое животное. Вот и выходит — карагас всю свою жизнь рядом с оленем, а олени рядом с карагасами».

Пришёл Оробак, он оставался внизу, недалеко от стойбища.

— Пришли русские? — спросил старик.

— Пришли. Встали на ночёвку в стойбище, уйдут завтра дальше.

— Знали, что мы стояли там, или сказал кто-то. Плохие люди появились в тайге, не подходи к ним близко, Оробак.

— Я знаю.

— Завтра сходи туда ещё, посмотри, куда пойдут они.

— Схожу.

— Не пришёл Евсейка нынче, — сказал Эликан. — Чум себе строит.

— Евсей — хороший русский.

— Мало таких. Когда они придут, а они точно придут, я знаю, ты не убегай от них, если спросят, расскажи им про жёлтые камни. Другим не говори.

— А ты?

— Меня может и не быть, а ты будешь знать, что делать. Ещё я тебе скажу, Оробак: наши предки много раз уходили от власти Белого Шамана, уходили на восход солнца, а теперь больше некуда уходить — везде они, русские. Теперь придётся жить рядом. Теперь ты сам должен уживаться с ними. Шуленга — верховный вождь карагасов, послушен Белому Шаману — русскому царю. Шуленгой выбирают человека, обязательно говорящего на русском языке, чтобы он защищал интересы карагасов, но слабый стал Шуленга, не может защитить свой народ. Теперь каждый род сам за себя отвечает, только все должны исправно сдавать Шуленге шкурки для царя. Самые лучшие шкурки идут Белому Шаману.

— Почему Шуленга слабый стал? — спросил Оробак.

— Старики говорили, что в давние времена, когда русскими правила царица, ходил Шуленга к ней с подарками, просил для своего народа защиты. Только напуганы были карагасы грозным голосом придворных да роскошью замков, побоялся Шуленга подойти к царице — подали подарки на длинной палке. Но царица не разгневалась, поговорила с ним и дала силу Шуленге над своим народом. После этой поездки Шуленга ещё больше стал покорным Белому Шаману и во всём слушался русского исправника. Раньше обязательно каждая семья должна была приезжать на суглан, тратить большие деньги. Сейчас кто желает, тот едет, кто не хочет, сидит в стойбище, старейшина рода отдаст ясак Шуленге — и всё. Рушатся устои, скоро не будет порядка. Русские захватывают карагасские земли, где предки охотились, покажут бумажку и скажут, чтобы уходили. Теперь мы стоим на самой границе нашей земли. На заход солнца, где охотились наши деды — хода нет, там канские купцы охотятся, нас вытесняют всё дальше в горы, а там какая охота, только летние пастбища для оленей. Не сближайся с русскими, Оробак, особенно с теми, кого не знаешь. Обманут. Не верь их словам: напоят водкой и обманут.

Молодой охотник согласно кивнул. Многое, что он сейчас услышал от старика, было ему неведомо, много ночей будет думать Оробак о наказе старика.

21

Весна 1906 года взбунтовалась и долго не хотела вступать в свои права. Пашня едва проглядывала из сугробов, медленно проседавших под ленивыми солнечными лучами. Потом подули тёплые ветры, и снег сошёл, быстрее просыхала на пригорках почва. Пахоту крестьяне начали позже обычного, когда земля была готова, и ничего не мешало поднять её да дать ей вздохнуть весенней свежести. Большой компанией за один день новосёлы посеяли и заборонили поля, а там принялись и за огороды. До Троицы все хозяева отсеялись и отсажались, осталось только ждать, когда благодатная земля даст силу семенам.

Жители новой деревушки Тальники потихоньку строились, обживались. Вот уже семь домов выстроились в ряд. Решил Евсей Цыганков построить отдельный дом Родиону. Парень взрослеет, не успеешь оглянуться, как он надумает жениться. А жену надо будет приводить в свой дом.

Дома братьев Никитиных, словно дети-близнецы у хорошей матери, уже были украшены диковинными ставенками с резьбой на наличниках и выделялись среди остальных. Братья женились в прошлом году в один день. Свадьбу гуляли одну, чтобы не тратиться зря. Невест нашли в соседнем Туманшете, две сродные сестры: Мария, что пошла за Ивана, да Степанида, Семёна жена, были непоследними невестами в деревне. В приданое молодые получили нетелей да овец, кур да гусей, ещё и поросят. Невелико приданое, но за ним никто и не гнался. Жёны взялись за хозяйство всерьёз, и зажили братья, потихоньку радуясь своей удаче, а по весне сёстры с разницей в полмесяца родили братьям сыновей. Тут уж у Ивана с Семёном глаза засветились от счастья: отмечали братья сыновей усердно,