— Ах, мама!

— Растрепанной бездарной подделкой. Я презирала себя и не понимала, как мне вообще взбрело в голову, что я достойна подобного места. Наверное, я никогда прежде не ощущала себя настолько одинокой. Я свернула с Портленд-плейс и направилась в другую сторону, обливаясь слезами. Представляю, как ужасно я выглядела. Я была такой одинокой и несчастной, прохожие без конца советовали мне не падать духом, и, оказавшись рядом с кинотеатром, я нырнула внутрь, чтобы мне дали спокойно поплакать.

Тут я вспомнила папины слова о девушке, которая прорыдала весь фильм.

— И ты смотрела «Остролист и плющ».

Кивнув, мама достала откуда-то бумажный платочек и промокнула глаза.

— И познакомилась с твоим папой. Он угостил меня чаем и купил мне грушевый пирог.

— Твой любимый.

Она улыбнулась сквозь слезы приятному воспоминанию.

— Он все допытывался, что случилось, и когда я соврала, что расплакалась из-за фильма, уставился на меня в полном неверии. «Но это же просто кино, — сказал он и заказал второй кусок пирога. — Там все выдумки».

Мы обе засмеялись. У нее получилось ужасно похоже на папу.

— Он был таким надежным, Эди; таким категоричным в восприятии мира и своего места в нем. Просто поразительно. Я никогда не встречала подобного человека. Он видел лишь то, что существовало на самом деле, его беспокоило лишь то, что уже произошло. Вот почему я влюбилась в него — из-за его твердости. Он крепко стоял обеими ногами в настоящем. Когда мы разговаривали, меня словно окутывала его уверенность. К счастью, он тоже что-то во мне нашел. Быть может, это звучит не слишком романтично, но мы очень довольны друг другом. Твой отец — хороший человек, Эди.

— Я знаю.

— Честный, добрый, надежный. Это дорогого стоит.

Я согласилась, и когда мы вернулись к супу, мне представилась Перси Блайт. Она немного походила на папу в данном отношении: человек, которого легко проглядеть в более ярком обществе, но чья стойкость и даже суровость — фундамент, позволяющий другим сиять. Размышления о замке и сестрах Блайт натолкнули меня на другую мысль.

— Поверить не могу, что забыла!

Порывшись в сумке, я достала коробку, которую мне ночью вручила Юнипер.

Мама положила ложку и вытерла пальцы салфеткой, закрывавшей колени.

— Подарок? Тебе ведь было неизвестно о моем приезде.

— Это не от меня.

— А от кого?

Чуть было не ответив: «Открой и узнаешь», я вовремя вспомнила, что когда в прошлый раз преподнесла ей коробку из ее юности с подобной фразой, получилось не слишком складно.

— От Юнипер, мама.

Она округлила глаза и чуть повела носом, затеребила коробку, пытаясь ее открыть.

— Как глупо, — произнесла она незнакомым голосом. — Пальцы не слушаются.

Наконец крышка соскочила, и мама в изумлении прижала ладонь к губам.

— О господи.

Она бережно достала изнутри тонкие листки экономичной бумаги, как будто они были самой драгоценной вещью на свете.

— Юнипер приняла меня за тебя, — сообщила я. — Она хранила ее для тебя.

Мамины глаза метнулись к замку на холме, и она с легким неверием покачала головой.

— Столько лет…

Переворачивая машинописные страницы, она выхватывала фразы тут и там, ее улыбка трепетала. Я наблюдала за ней, радуясь очевидному наслаждению, которое ей дарила рукопись. Но это было не все. С ней случилась перемена, едва заметная, но несомненная, когда она поняла, что подруга не забыла ее: черты ее лица, мышцы шеи, лопатки словно расслабились. Защитная скорлупа размером с жизнь раскололась, и из-под нее проглянула девушка, которую только что разбудили от долгого глубокого сна.

— О чем твоя книга, мама? — ласково спросила я.

— Что?

— Твоя книга. Ты написала продолжение?

— О нет. Я прекратила попытки сочинять. — Она наморщила нос, и ее лицо стало чуточку виноватым. — Наверное, тебе это кажется ужасно малодушным.

— Не малодушным, нет, — осторожно заметила я. — Просто если тебе что-то нравилось, я не понимаю, почему ты остановилась.

Солнце пробилось сквозь тучи, отразилось от луж и бросило на мамину щеку пятнистую тень. Она поправила очки, поерзала на стуле и нежно прижала ладони к рукописи.

— Эта книга была такой огромной частью моего прошлого, того, кем я была, — вымолвила она. — Все переплелось. Горе, ведь я считала, что Юнипер и Том меня бросили; чувство, что я упустила свой шанс, не придя на интервью… Наверное, я перестала получать удовольствие. Я вышла замуж за твоего отца и сосредоточилась на будущем.

Мама снова взглянула на рукопись, подняла листок бумаги и мельком улыбнулась тому, что на нем написано.

— Это было так здорово, — добавила она. — Взять что-нибудь абстрактное: мысль, ощущение или запах — и запечатлеть на бумаге. Я совсем забыла, как сильно мне это нравилось.

— Никогда не поздно начать сначала.

— Эди, милая. — Она с ласковым сожалением улыбнулась поверх очков. — Мне шестьдесят пять лет. За последние десятилетия я не написала ничего длиннее списка покупок. Полагаю, можно смело сказать, что уже слишком поздно.

Я качала головой. Каждый день своей трудовой жизни я встречала людей всех возрастов, которые писали просто потому, что не могли не писать.

— Никогда не поздно, мама, — возразила я.

Однако она больше не слушала; она посмотрела мне за плечо и снова на замок. Поплотнее запахнула кардиган.

— Знаешь, это забавно. Я не была уверена, что именно почувствую, но теперь, когда я здесь, я не знаю, могу ли вернуться. Не знаю, хочу ли этого.

— Не знаешь?

— В памяти сохранился образ замка. Очень счастливый образ; и мне жаль его терять.

Возможно, она думала, что я попытаюсь ее разубедить, но я не стала. Просто не могла. Замок превратился в обитель печали, блекнущую и рассыпающуюся на части, почти как три его обитательницы.

— Я понимаю, — кивнула я. — Все выглядит немного… усталым.

Изучая мое лицо, мама нахмурилась, как будто только что меня заметила.

— Это ты выглядишь немного усталой, Эдди.

От этой фразы меня разобрала зевота.

— Да, ночь выдалась насыщенной. Я мало спала.

— Миссис Кенар говорила, что разразилась гроза… Я с удовольствием поброжу по саду. У меня много дел. — Мама потеребила краешек рукописи. — Почему бы тебе не вздремнуть?

Я почти поднялась по первому лестничному пролету, когда увидела миссис Кенар. Она стояла на следующей площадке и махала чем-то поверх перил с вопросом, нет ли у меня свободной минутки. Она так горячо настаивала, что я несколько забеспокоилась, но согласилась.