Постоянная ясность неба, беспримерная в других местах, столь же мало над горизонтом моря возвышенных, позволила мне в одну неделю кончить астрономические и маятниковые наблюдения; несколько дней посвящено было наблюдениям магнитным, изготовлению донесений, писем и пр., а 28 марта возвратился я опять на шлюп. В свободные минуты, которых во все это время имел я, конечно, весьма мало, посещал я некоторые основавшиеся здесь европейские семейства и места народных увеселений, где мы могли сделать интересные замечания о характере здешнего народа.

Шлюп был между тем совершенно исправлен и готов к отправлению в море; но, вознамерясь идти отсюда прямо в Ситху, не останавливаясь нигде, чтобы сколько-нибудь вознаградить испытанные нами доселе потери времени, счел я нужным дать людям несколько дней отдыха и назначил к отправлению 1 апреля, к которому дню обещано нам было доставить и заказанные свежие припасы. Изучив и флору и фауну окрестностей Вальпараисо, натуралисты положили воспользоваться оставшимися днями для посещения Кильоты, города, лежащего от Вальпараисо в 14 лигах [около 50 км] к северо-востоку, где природа являет уже иной характер. К ним присоединился и я с большей частью офицеров, так что кавалькада наша состояла из 12 человек.

Из Вальпараисо в Кильоту ведут две дороги; одна вдоль морского берега до реки Конкон и потом по берегу этой реки до Кильоты; другая вдается более внутрь земли и идет через городок Лимачу. Положено было взять приморский путь, чтобы воротиться через Лимачу.

Мы пустились в путь поутру 30 марта. От самой равнины, в которой лежит Альмендраль, приходится подыматься на крутые горы от 400 до 500 футов вышиной; семь раз до́лжно подыматься извилистыми тропинками на вершину и столько же раз опускаться вниз оврагами, представляющими самые живописные картины. Эти семь гор называются Семью Сестрами. Это самая лесистая часть из всех окрестностей Вальпараисо. Лес, хотя и не соответствует тому, что мы разумеем под названием густого леса, однако в нем находят укрытие шайки воров. Ночью здесь очень опасно проезжать, и нужно быть ко всему готовым. Меня уверяли, что даже один окольный [окрестный] помещик из фамилии Каррера содержал тут регулярную шайку разбойников. Вообще большие дороги еще не безопасны: на пути в Сантьяго, встретив двух человек вместе, должно непременно показать свои пистолеты: здешние разбойники имеют похвальную привычку не нападать на вооруженных.

За Семью Сестрами начинается равнина, называемая Винна де ла Маре, отсюда вправо идет дорога на Лимачу, а прямо вдоль берега ближайшая на Кильоту. Последняя весьма однообразна и скучна: везде песок или голый камень и много-много колючего кустарника; весьма редко встречаешь порядочное дерево. Жар и пыль усугубляли неприятность дороги; только на вершинах холмов дышали мы свободнее, вид моря оживлял картину, а веявший с него благотворный ветерок – нас самих. По временам встречались нам обозы с фруктами, которыми Кильота снабжает Вальпараисо, и несколько путешествующих семейств верхом. Дамское седло похоже на кресло, сидеть на нем очень спокойно. Мужское же состоит из нескольких подстилок, ковров, покрывал и пр., из которых на ночь устраивается порядочный бивуак, и оттого оно так широко, что без особенной привычки невозможно на нем сидеть. От этих седел почти все чилийцы кривоноги. Они, с своей стороны, не могли без сожаления смотреть на наше седло, уверяя, что ночью должно быть на нем нестерпимо холодно.

Часу в 12-м приехали мы к реке Конкон, верстах в двух от ее устья; в сухое время года это жалкий ручеек, смиренно бегущий по камешкам; но широкое русло с изрытыми берегами доказывает его силу в дождливое время. Оставшиеся отсюда 4 лиги были несноснее прежних десяти. Жара сделалась пресильная; места, если возможно, еще пустыннее. Мы изнемогали от усталости; но вдали горы, у подошвы которых лежит Кильота, и, наконец, опушка густой зелени на краю горизонта придавали нам бодрости, и мы часу в третьем добрались кое-как до вожделенного оазиса в этой пустыне. Долго блуждали мы по безлюдным улицам, пока отыскали гостиницу, содержимую здесь одним английским дворянином Гринвудом. Немногие из партии нашей, усерднее других, забыв и усталость и голод, тотчас разбрелись по окрестностям рисовать, стрелять, ботанизировать; но самая большая часть искала отдохновения в тени лоз прекрасного сада Гринвуда и оправилась не прежде вечера. Подкрепив силы сытным обедом, пошли мы гулять по городу.

Гостеприимный Гринвуд устроил нам между тем ночной лагерь в просторном сарае, потому что скромная гостиница его не рассчитана для приема столь многочисленного общества. Мы весьма нуждались в отдыхе, но блохи, настоящие хозяева домов в Чили, – потому что чаще они выживают господ из дому, чем те их, – не дали нам сомкнуть глаз. С первыми лучами солнца мы были уже на ногах, и каждый пошел, куда влекли его любимые занятия. Проведя таким образом утро, пустились мы около полудня, как будто опасаясь озябнуть, в обратный путь.

Кильота лежит в котловидной долине, у самой подошвы гор, служащих как бы передовым оплотом исполинской цепи, ими заслоняемой. Высочайший пункт этого передового кряжа, гора Кампана (Колокол), возвышается над поверхностью равнины около 2500 футов глазомерно. Река Конкон, вытекающая из Кордильер близ вулкана Аконкагуа, лигах в 30 отсюда, орошая долину, доставляет ей лестное название сада Чили, название, по всем отношениям ей подходящее. Глаз, утомившийся зрением бесплодной, солнцем выжженной земли близ Вальпараисо, с удовольствием отдыхает здесь на роскошной растительности: густые фиговые и виноградные сады, тучные луга, покрытые стадами, представляют прибывшему с той стороны новое приятное зрелище. Кильота снабжает порт всеми без исключения овощами и фруктами, также и молоком; на дороге встречаешь беспрестанно длинные ряды навьюченных мулов и лошадей, тянущиеся к порту с этими необходимыми предметами.

Подобно всем городам Испанской Америки, Кильота выстроена весьма правильно, квадратом, имеющим в стороне около 2 верст, в центре которого большая площадь с главной церковью. Места, принадлежащие домам, весьма обширны, так что иногда целый квартал принадлежит одному. Самую малую часть этого пространства занимает двор, остальное – сад. Несколько домов каменные, но большая часть мазаные. Вид домов с улиц чрезвычайно угрюмый, обыкновенно имеют они не более одного окна, с решеткой. Улицы весьма пусты. Лавки, которых мы видели немало, хорошо снабжены; церквей три, они еще не успели оправиться после ужасного землетрясения, бывшего в 1823 году. Пульперий, в которых бы пели и танцевали, подобно как в Альмендрале, мы здесь искали тщетно. Может быть, причиной тому Страстная неделя; но в одном доме удалось нам слышать игру, и весьма недурную, на фортепиано.

Обратный путь начали мы довольно бодро; но, плохо еще оправившиеся от усталости первого дня, и кони и ездоки скоро увидели дурной расчет пускаться в дорогу в самую жаркую пору. Ни малейшее дуновение ветерка не охлаждало знойного воздуха; солнечные лучи, отражаясь от белого камня или песка, палили нас, как будто от зажигательного зеркала; тени не было вовсе. Переправившись через горы, окаймляющие Кильотскую долину с юга, спустились мы в городок Лимачу, где необходимо было сделать привал. Нам указали дом англичанина, принимающего гостей за деньги, который, однако, не расположен был принять нас и, отговорившись болезнью, велел нам указать другой дом; отсюда отправили нас далее, потом еще далее, и так до конца города; оттуда стали нам указывать назад, и мы, изъездив все местечко, насилу нашли приют, где могли покормить лошадей и отдохнуть сами. Скромная трапеза, состоявшая из хлеба, сыра, арбузов, яблок и чистой воды, нас освежила. В продолжение ее имели мы развлечение совсем нового для нас рода: на улице раздался треск, и ужасная пыль наполнила воздух. Первая наша мысль была о землетрясении. Однако вместо того, чтобы броситься из дому с криком, хозяева подошли только к дверям, пожали плечами и принялись за свои дела. «Что это такое?» – спрашивали мы. «Ничего, дом соседа развалился». Это здесь случается часто: чилийские карточные домики как легко строятся, так же легко и разваливаются.