Уже при вступлении союзных войск в Турин вестью о желании восстановить законный королевский престол в Северной Италии русские «приобрели любовь народа до Лиона и сделали влияние на Париж». То же касалось и Франции: «Нет ни малейшей безопасности для государей, правительств, народов, нравов, обществ и религий, если не восстановится там королевство» (Д IV. 473). Отказ австрийцев от восстановления законной власти в Северной Италии сильно ударил по настроению роялистов Франции: «остужено королевство французское поступком с Пьемонтом»; теперь нужно будет вдвое больше сил и времени, чтобы переломить ситуацию и снять справедливые, в общем-то, опасения французов (Д IV. 487).

Восстановление королевской власти во Франции не могло произойти в результате захватнической войны. Располагая корпусом принца Конде и имея связи с контрреволюционными силами французов, союзники обязаны были вооружить всех, готовых сражаться против ненавистной Директории. Если верить Наполеону, впоследствии обвинившему в сочувствии роялистам самого генерала Моро, на сторону Суворова могли перейти даже генералы французской армии. Полководец не обольщался возможным числом и боевыми свойствами контрреволюционеров, хотя серьезно думал над источниками их вооружения. Победу должны были одержать русские и австрийцы. Но настроение народа Швейцарии, Италии и Франции было определяющим для морального духа союзных войск.

Между оккупацией, деморализующей солдат, требующей рассеяния армии на гарнизоны и посты на коммуникациях, и освобождением, с установлением национальной власти на местах, для Суворова не было выбора. Он не пытался объяснить союзникам свое убеждение, что «без добродетели нет ни славы, ни чести», что победа всегда дается достойному. Он просил их хотя бы временно сделать вид, что союзники преследуют такие же нравственные цели, как русские, сражающиеся за свободу народов бескорыстно.

Миссию англичан, не умевших сражаться на суше, полководец видел в финансировании всего проекта (на что они сами вызвались). Против десантов, которые предлагали чиновники в Лондоне и Вене, он решительно и упорно возражал. Единственным допустимым десантом была высадка в «прославленной Ванде» для установления постоянной линии снабжения оружием повстанцев-роялистов (Д IV. 466). Поход вандейцев на Париж мог помочь союзным войскам, хотя и не был условием их победы. Действия в Нидерландах и прочих отдаленных местах, которые французы все равно должны были оставить, чтобы защитить Париж, представлялись Суворову бессмысленными.

Если не предпринять решительных действий, убеждал он эрцгерцога Карла, Австрийскую империю ждет новый разгром, почище, чем в 1797 г. Альтернативой военной победы и реставрации Французского королевства был Новый Рим — охватывающая половину Европы империя, которую вскоре создаст Наполеон. Александр Васильевич не называл прозреваемое им чудовищное образование «империей» — это понятие было для него положительным. Но охарактеризовал его весьма четко. «Вы уже видите, что Новый Рим идет по стопам древнего: приобретая друзей, он назовет Германию своим союзником, как Испанию, Голландию и незадолго перед тем Италию, чтобы затем в свое время обратить под свое покровительство или подданство, а цветущие страны превратить в свои провинции» (Д IV. 434). «Дети Рема, наверное, опрокинут» в Европе всех до Кавказа (Д IV. 473).

Кажется странным, что союзники так и не смогли оценить перспективы победы, ясно открытые им Суворовым. Тем более неясной осталась для них альтернатива этой победе. На деле в Вене и Лондоне, в британском Адмиралтействе, в штабах фельдмаршала Меласа и эрцгерцога Карла за «деревьями» передвижений войск на карте, осадами крепостей и отдельными сражениями не видели «леса»: общей картины событий, определявшихся четко обозначенными в документах Суворова главными ударами сконцентрированных сил. Даже у Меласа, которому Александр Васильевич делал внушения лично, часто не было понимания того, что и почему происходит.

Суворов знал об этом очень хорошо. Он отказался встретиться с эрцгерцогом Карлом, как в свое время с Кобургом, и буквально на том же основании: «юный генерал эрцгерцог Карл хочет меня оволшебствить своим демосфенством» (т.е. красноречием в духе Демосфена). На картах красивые значки, обозначающие расположение и передвижение множества подразделений, выглядели прекрасно, демонстрации и обманные маневры — увлекательно. Как и рассуждения с позиций «военной науки», давно оставленной позади Суворовым и недавно опровергнутой французами. Полководец прекрасно знал, что его объяснений союзники не поймут, что вести их в бой можно только увлекая за собой и не оставляя возможности принимать решения. Его идея, что «каждый солдат должен понимать свое маневр», с австрийскими генералами работала только в ходе сражения, когда экстремальная обстановка выбивала у них из голов старомодную дурь и заставляла идти за Суворовым к победе, вперед.

Еще более запутанным было общественное мнение. Газетные сообщения союзников о военных действиях говорили об отдельных победах, в основном австрийского оружия, и общей картины войны не давали. Ложный взгляд на события шел с самых «верхов». 21 октября Суворов жестко написал эрцгерцогу Карлу: «В письме вашем от 19/30 октября употреблено на мой счет слово отступление. Я протестую, потому что не знал его во всю мою жизнь, как не знал и оборонительной войны, стоившей в начале нынешней кампании только в Тироле жизни свыше 10 000 человек. — Потеря, значительнее понесенной нами за всю кампанию в Италии. Я выступаю на зимние квартиры, чтобы отдохнуть и подготовить русские войска к службе обоим союзным императорам и возможно быстрее сделать их способными содействовать вам в освобождении Швейцарии и, если провидение будет милостивым к нам, подготовиться затем к освобождению Французского королевства от ярма его притеснителей» (Д IV. 438; П 657).

Точные формулировки, которые использовал Суворов, имели принципиальное значение для формирования общественного мнения, в котором принимали активное участие французы, печатавшие в разных газетах версию о победе Массена над русскими в Швейцарии. Через два дня, 23 октября, Суворов сам отправил русскому представителю при Баварском дворе барону К.Я. Бюлеру «краткий правдивый рассказ о моем переходе через Альпы с просьбой поместить его по возможности скорее по-французски и по-немецки в самых распространенных газетах и вместе с тем аккуратно доставлять мне впредь газеты лейденские и гамбургские на мой счет»[100].

Отвод Суворовым армии к границе Швейцарии, затем в Баварию, Австрию и Чехию проходил в упорной борьбе с австрийскими властями, желавшими, с минимальными расходами, использовать русских небольшими силами для решения частных военных задач, придуманных Гофкрисратом. Александр Васильевич яростно против этого возражал, воздействуя на императора Павла I, Ростопчина и нового русского посланника при Венском дворе, сменившего бесхребетного А.К. Разумовского. С середины октября до середины декабря 1799 г. целью его борьбы было убедить австрийцев и англичан, что русские не станут воевать для продолжения войны: либо союзники поставят целью решительную победу и добрый мир с реставрированным королевством Франция, либо они останутся без поддержки русской армии.