Вот он подносит письмо Гудхью к лампе: «Я уверен, Леонард. Я, Джонатан. И к завтрашнему утру не передумаю. Как мне надо расписаться?»

«Ты и так слишком много всего подписал, – угрюмо подумал Берр. – И я тебя к этому подталкивал».

«Сознайся! – мысленно молил он Джонатана. – Выдай меня, выдай нас всех… Ведь мы все предали тебя, разве нет? Так сделай то же самое, спаси себя! Враг не там. Он здесь, среди нас. Так выдай нас!»

Берр находился в десяти милях от Ньюбери и сорока милях от Лондона, но его окружал настоящий английский сельский пейзаж. Он поднялся на холм и въехал в аллею голых берез. Поля вокруг были недавно распаханы. Берр вдохнул запах силоса и вспомнил, как пил зимними вечерами чай в кухоньке матери в Йоркшире.

«Мы порядочные люди, – подумал он, вспоминая Гудхью. – Порядочные англичане, достаточно ироничные по отношению к себе и имеющие представления о приличиях, люди с демократическим духом и добрым сердцем. Что же, черт побери, с нами случилось?»

Разбитый навес на автобусной остановке напомнил ему жестяной сарай в Луизиане, где он встречался с Апостолом, заложенным Гарри Пэлфреем Даркеру, а Даркером – братишкам, а братишками – Бог знает кому. Стрельски бы прихватил пистолет, подумал он. Флинн бы пробирался первым, бережно, как спящего ребенка, неся в руках пистолет-пулемет. Мы были бы вооружены и чувствовали себя в безопасности.

«Но оружие ничего не решает, – подумал Берр. – Оружие – блеф. Я сам блеф. Я – пустая, никем не санкционированная угроза. Но я – единственное, что могу сейчас предъявить сэру Энтони Джойстону Брэдшоу».

Тут он подумал о Руке и Пэлфрее, сидящих молча в офисе Рука по обеим сторонам стола, с телефоном посредине, и, кажется, впервые улыбнулся.

Заметив указатель, Берр свернул с шоссе на неасфальтированную подъездную дорогу. При этом им овладело чувство, что он уже бывал здесь. Однажды в одном из так называемых интеллектуальных журналов Берр прочитал, что, когда сознание встречается с предсознанием, возникает ощущение deja vu[34]. Разумеется, он не верил этой муре. Подобная чушь приводила его в ярость, и сейчас, при одной мысли об этом, он опять почти рассвирепел.

Берр остановил машину.

Слишком уж зол, пусть бешенство немного уляжется. «Господи всемогущий, что со мной стало? Я мог бы задушить Пэлфрея». Он опустил стекло, откинул голову и стал вдыхать деревенский воздух. Потом прикрыл глаза и превратился на мгновение в Джонатана. Джонатана в агонии, с запрокинутой головой, не способного произнести ни слова. Распятого Джонатана, почти мертвого и любимого женщиной Роупера.

Перед Берром замаячили каменные ворота, однако нигде не было указателя «Ланион-Роуз».

Берр остановил машину, взял телефон, набрал номер Джеффри Даркера в Ривер-хауз и услышал «алло», произнесенное голосом Рука.

– Проверка, – сказал Берр и набрал номер даркеровского дома в Челси. Снова услышал голос Рука, проворчал что-то и дал отбой. Потом позвонил на дачу Даркера с тем же результатом. Беззаконные санкции действовали.

Берр въехал в ворота и попал в запущенный регулярный парк. Из-за сломанного ограждения на него бессмысленно уставился олень. Подъезд густо порос сорняками. На почерневшей табличке значилось: «Джойстон Брэдшоу и компания, Бирмингем». «Бирмингем» было зачеркнуто, а под ним нацарапано: «Обращайтесь» с указательной стрелкой.

Берр миновал маленькое озерцо. За ним на фоне тревожного неба возник силуэт большого дома. Рядом теснились разрушенные оранжереи и заброшенные конюшни. Некоторые из конюшен были когда-то офисами. Металлические лестницы вели к запертым на висячие замки дверям. В главном доме были освещены лишь крыльцо да пара окон нижнего этажа.

Берр выключил мотор и взял с пассажирского сиденья черный портфель Гудхью. Захлопнул дверцу машины и поднялся на крыльцо. Из каменной кладки торчала железная шишка. Он нажал на нее, потянул на себя, но она не шелохнулась.

Берр схватил дверной молоток и постучал. Стук был заглушен лаем собак и хриплым мужским голосом, грубо приказавшим им замолчать:

– Хватит, Бриз! Пшел отсюда, черт тебя подери! Все в порядке, я открою. Это вы, Берр?

– Да.

– Вы один?

– Да.

Послышались звяканье вынимаемой из гнезда цепочки и щелчок тугого замка.

– Оставайтесь на месте! Пусть они вас обнюхают, – приказал голос.

Дверь отворилась, и два громадных английских дога засопели у ботинок Берра, обслюнявили штаны и облизали руки.

Берр вошел в просторный холл, пахнущий сыростью и древесной золой. Бледные прямоугольники отмечали места, где когда-то висели картины. В люстре горела одна лампочка. При ее тусклом свете Берр разглядел порочное лицо сэра Энтони Джойстона Брэдшоу. На нем были потрепанный смокинг и домашнего пошива рубашка без воротника.

Поодаль, в дверном проеме в виде арки, стояла седовласая, неопределенного возраста женщина, звавшаяся Вероникой. Жена? Домоправительница? Любовница? Мать? Берр не имел понятия. Рядом с ней застыла девочка лет девяти в голубом пеньюаре с золотой вышивкой на воротнике и тапочках с золотыми кроликами на носках. Всем своим обликом, распущенными по спине длинными светлыми волосами она напоминала дочь французского аристократа, ждущую казни.

– Привет, – сказал Берр, обращаясь к девочке. – Я Леонард.

– Иди в кровать, Джинни, – сказал Брэдшоу. – Вероника, уложи ее. У меня важное дело, дорогая, не мешай мне. Это касается денег, понимаешь? Ну иди сюда… Поцелуй нас.

Кому он сказал «дорогая» – Веронике или девочке?

Джинни и ее отец обменялись поцелуями, в то время как Вероника наблюдала из дверей.

Берр последовал за Брэдшоу по тускло освещенному коридору в гостиную. Он успел позабыть эту медлительность больших особняков. Путь в гостиную занял не меньше времени, чем переход через улицу.

Перед дровяным камином стояли два кресла. На стенах виднелись пятна сырости. Вода с потолка капала в стоящие на полу викторианские вазы для пудинга. Собаки предусмотрительно устроились перед огнем. Как и Берр, они наблюдали за Брэдшоу.

– Шотландского? – спросил Брэдшоу.

– Джеффри Даркер арестован, – сказал Берр.

* * *

Брэдшоу принял удар, как полагается опытному боксеру. Не пошатнувшись, едва вздрогнув. Неподвижные, с припухшими веками глаза были полузакрыты, пока он оценивал урон.

Потом бросил взгляд на Берра, словно ожидая, что тот атакует опять, но Берр молчал, и тогда он, слегка подавшись вперед, стал наносить беспорядочные контрудары.

– Чушь! Бред сивой кобылы! Идиотизм! Кто арестовал Даркера? Вы? Да вы и уличную девку не можете арестовать. Джеффри? Да никогда не посмеете! Я вас знаю! И знаю закон. Вы просто жалкий лакей. Даже не полицейский. Вы можете так же арестовать, как… – тут он замялся в поисках подходящей метафоры, – как муха, – невыразительно закончил фразу Брэдшоу. Он попытался рассмеяться. – Старый и очень глупый трюк, – произнес он, поворачиваясь лицом к подносу с напитками и спиной к Берру. – Господи… – И покачал головой в подтверждение своих слов, наливая себе виски из великолепного графина, который, должно быть, забыл продать.