— Такого я не ожидала, — шепчу я, взглянув на Кеннеди.

И тут же понимаю, что она этого ожидала.

Терк

Камеры снимают и снимают, а в зале разверзается сущий ад. В какую-то минуту Брит и Фрэнсис стоят рядом со мной, слушая, как я говорю кому-то из правой радиостанции, что мы только начали сражаться, после чего мои слова становятся буквальными. Какая-то черная подходит к Брит и трогает ее за руку. Естественно, Брит дергается, и тут эта баба выдает наглую ложь, будто Бриттани Бауэр, принцесса движения «Власть белых», на самом деле наполовину черная.

Я смотрю на Фрэнсиса — так же, как смотрел на него на протяжении многих лет. Он научил меня всему, что я знаю о ненависти; я пошел бы с ним на войну — да уже, по сути, пошел. Я отступаю на шаг, предвкушая, как Фрэнсис ударится в свою знаменитую риторику и поставит на место эту сучку — оппортунистку, вздумавшую урвать свои пятнадцать минут славы. Фрэнсис, однако, этого не делает.

Он называет имя матери Бриттани.

Я мало что знаю об Адель, потому что Брит о ней ничего не знает. Только ее имя и то, что она наставила Фрэнсису рога с черным чуваком, из-за чего он так разъярился, что предъявил ей ультиматум: или она оставит ему ребенка и навсегда исчезнет из их жизни, или умрет во сне.

Та благоразумно выбрала первое, и это было все, что о ней следовало знать.

Но я смотрю на длинные темные волосы Брит.

Мы видим то, что нам велят видеть.

Она поднимает глаза на меня и на Фрэнсиса.

— Папа?

Внезапно у меня перехватывает горло. Я не знаю, кто моя жена. Я не знаю, кто я. Я долгие годы говорил, что скорее зарежу черного, чем сяду пить с ним кофе за одним столом, — и все это время жил с черной.

Я сделал с ней ребенка.

Значит, мой сын тоже на какую-то часть черный.

У меня шумит в ушах — так, будто я лечу вниз, выпав из самолета без парашюта. И земля стремительно несется мне навстречу.

Бриттани встает, оборачивается. Страдание, написанное на ее лице, рвет мое сердце.

— Малышка… — протягивает к ней руки Фрэнсис.

Она издает низкий, похожий на мычание звук.

— Нет, — говорит она. — Нет.

Потом она убегает.

Она маленькая и быстрая. Брит умеет скрываться в тени и выходить на свет — и почему бы ей не уметь? Я имею в виду, она ведь, как и я, училась у лучших.

Фрэнсис пытается призвать участников Lonewolf.org, пришедших в суд из солидарности, помочь найти Брит, но теперь между нами стена. Кое-кто уже исчез. Не сомневаюсь, что все они удалят свои аккаунты, если только Фрэнсису не удастся угрозами их остановить.

Не уверен, что теперь мне это вообще интересно.

Я просто хочу найти свою жену.

Мы садимся в машину и пускаемся на поиски. Наша сеть — невидимая, но обширная — больше недоступна. Теперь мы одни, в полной изоляции.

«Будь осторожнее со своими желаниями», — думаю я.

Мы пробираемся по городским закоулкам. Сидя за рулем, я оборачиваюсь к Фрэнсису.

— Не хочешь рассказать мне правду?

— Это было давно, — негромко говорит он. — До того, как я присоединился к Движению. Я встретил Адель в закусочной. Она подала мне пирог. Потом написала свое имя и номер телефона на счете. Я позвонил. — Он передергивает плечами. — Через три месяца она забеременела.

Меня мутит при мысли, как можно спать с черной. Впрочем, выходит, я и сам этим занимался, разве нет?

— Бог свидетель, Терк, я любил ее. Неважно, танцевали мы с ней среди ночи или сидели дома и смотрели телевизор… Я дошел до того, что был сам не свой, если ее не было рядом. Потом появилась Брит и я все чаще стал испытывать страх. Все казалось слишком идеальным, понимаешь? А когда все идеально, что-то обязательно пойдет не так. — Он трет лоб. — По воскресеньям она отправлялась в церковь — ту самую, куда ходила в детстве. Черную церковь, со всеми их песнопениями, «аллилуйя» и прочим дерьмом. А я пока ездил на рыбалку и говорил Адель, что именно это и есть мое священное место. Но регент церковного хора начал подбивать клинья к Адель. Сказал, что у нее ангельский голос. Они стали подолгу проводить время вместе, репетировать сутки напролет. — Он качает головой. — Не знаю, может, я малость слетел с катушек. Короче, я обвинил ее в том, что она мне изменяет. Может, и впрямь изменяла. Может, нет. Я ее слегка поколотил, что было, конечно, неправильно. Знаю. Но я ничего не мог с собой поделать: боль разрывала меня, и мне нужно было как-то выплеснуть ее. Ты же знаешь, каково это, да?

Я киваю.

— Она побежала за утешением к этому парню, и он принял ее к себе. Господи, Терк, я сам отвез ее к нему! Следующее, что я помню: она говорит, что уходит от меня. Я отвечаю, что если она уйдет, то только с пустыми руками. Я не позволю ей забрать дочь. Я говорю, что если она вздумает увести Брит, то это будет последнее, что она сделает в этой жизни. — Он сурово смотрит на меня. — Больше я ее не видел.

— И не рассказывал об этом Брит?

Он качает головой.

— Что я должен был рассказать? Что угрожал убийством ее матери? Нет. Я начал возить Брит с собой по барам, оставляя ее спать на сиденье в машине, пока сам напивался в стельку. Там я и встретил Джона Метцгера.

Мне трудно себе представить, что лидер Армии белого альянса дует в баре пиво, но в этом мире случались вещи и попричудливее.

— Он был со своими парнями. Он увидел, что я сажусь в машину, и не разрешил мне ехать за рулем, когда заметил на заднем сиденье Брит. Он довез нас до моего дома и сказал, что ради собственного ребенка я должен перестать быть тряпкой. Я был абсолютно пьян и рассказал ему, что Адель бросила меня ради ниггера. Кажется, при этом я не упомянул, что она сама была черной. В общем, Том дал мне кое-что почитать. Так, один памфлет. — Фрэнсис поджимает губы. — Это стало началом. Как оказалось, гораздо легче ненавидеть других, чем себя.

Свет моих фар перерезает железнодорожное полотно — в том самом месте, где когда-то был штаб тогда еще активного взвода Фрэнсиса.

— А теперь, — говорит он, — я потеряю и ее. Она знает, как замести следы и исчезнуть. Я сам ее научил.

Теперь Фрэнсис несется по крутым ухабам боли и потрясения, но, откровенно говоря, у меня нет времени на его терзания. У меня есть дела поважнее — например, найти свою жену.

Вдобавок у меня появляется идея.

На кладбище нам пришлось вламываться — уже стемнело, и ворота заперты. Я забираюсь на забор и разбиваю замок кувалдой из багажника, чтобы Фрэнсис тоже мог войти. Мы ждем, пока глаза привыкнут к темноте, поскольку знаем, что Брит может убежать, заметив вспышку света.

Сначала я ее не вижу, до того здесь темно. К тому же на ней синее платье. Но подойдя ближе к могиле Дэвиса, я слышу какой-то шорох. На миг облака, закрывающие луну, расходятся, и в лунном свете мерцает надгробный камень. Тут же, рядом, мерцает металл.