Паша сверкнул белозубой улыбкой.

— Какое имя мы ей дадим?

— Инчили, — не задумываясь, ответил евнух.

— Инчили, Жемчужина, — да! Мне это нравится, Хаммид!

А пока они вели эту беседу, Катриона снова шла за Османом по бесконечным коридорам дворца. Внезапно пленница осознала, что пересекла какую-то невидимую линию и очутилась в гаремном отделении. Повсюду были женщины, женщины всех рас и цветов кожи, дамы и служанки. До ушей графини доносились их замечания, но ей удавалось сохранять бесстрастное лицо.

— Аллах! Какая красавица!

— А так ли хороши мозги, как лицо?

— И то, и другое вместе редко бывает, Ферюке.

— Латифа Султан позеленеет от злобы.

— И нечего жалеть об этом.

Послышался смех. Катриону провели в просторную комнату, где уже стояла Сюзан. Госпожа и служанка радостно бросились в объятия друг к другу.

— Я так волновалась, — сказала девушка. — Нас смогут выкупить?

— Нет, — отвечала Кат. — Придется придумать что-нибудь другое. Однако пока что встреча с визирем мне не грозит.

Осман, не разобравший ни слова, спросил:

— На каком языке вы говорите, женщина?

Говорите по-турецки или, если вашей рабыне трудно, воспользуйтесь французским или итальянским, чтобы я вас понимал.

Кат рассмеялась.

— Мы говорим на гаэльском, языке наших предков, но если это тебя смущает, мы перейдем на турецкий.

Осман, казалось, расстроился.

— Рабыни принесут вам ужин, благородная дама. А потом, согласно указанию Великого евнуха, вас отведут в бани. Я вернусь утром.

Им принесли огромную миску баранины в луковом соусе с перцем, две горячие лепешки, блюдо йогурта, полдюжины спелых персиков, небольшую чашу засахаренного миндаля и графин лимонного шербета. Рабыня поставила две миски и два бокала, но приборов для еды не оказалось. Кат полюбопытствовала и узнала, что вновь привезенным невольницам никогда не давали ничего, что могло бы помочь им совершить самоубийство. Есть придется пальцами и помогать себе лепешками. Но поскольку с утра у них во рту не было ни крошки, то госпожа со служанкой принялись уминать за обе щеки, удивляясь еще, как вкусно их накормили.

После ужина рабыня пришла с тазиком ароматной воды и полотенцем, а затем явилась другая, уже старенькая, и повела шотландок в бани. Сюзан предоставили там самой себе, а Кат препоручили банщице, чьи опытные руки прежде всего вымыли ее дочиста, не забыв про голову. Там, где на теле росли волосы, женщина тщательно размазала бледно-розовую пасту, а когда через полчаса стерла, волос нигде не осталось. Тем временем Катрионе успели уже подстричь ногти на руках и на ногах. Нельзя было и в мыслях допустить, чтобы великий визирь оказался оцарапан. Потом ее провели в парилку, а оттуда в менее жаркую комнату, где уложили на мраморной доске и сделали массаж. После этого она так расслабилась, что едва смогла дотащиться до своей спальни, и немедленно погрузилась в глубокий покойный сон.

Три дня ничего особенного не происходило. Каждое утро появлялся Осман и вел их, плотно укутанных покрывалами, на прогулку по саду визиря. Пополудни Катриону провожали в бани, где омывали и массажировали с маслами и мазями, пока ее кожа не стала чувствительной ко всякому прикосновению. По вечерам дозволялось наблюдать некоторые гаремные развлечения, обычно танцы. Открытые чувственные намеки, сквозившие в движениях танцовщиц, сначала ошеломили Кат, а потом и заинтриговали.

Когда на четвертый день ею уже овладела скука, то пришел Осман и сообщил, что надо надеть уличную одежду с покрывалом и следовать за ним.

— Ваша рабыня останется здесь.

— Пусть, — сказала Кат возмутившейся Сюзан.

Ее провели к большому паланкину, и когда графиня уселась, то с удивлением обнаружила напротив себя Хаммида.

— Доброе утро, — бодро сказал негр. — Вижу, что эти три дня пошли тебе на пользу. Я и не думал, что ты можешь быть еще прелестней, чем тогда.

— Я начала уже скучать. Я не привыкла к бездействию. Это все, что делают ваши женщины? Сидят и ждут, когда их позовут в постель господина? Как ужасно! — Она перевела дыхание, а затем спросила:

— Куда мы едем?

— На невольничий рынок. Ты — женщина решительная и упорная, поэтому хочу показать, что с тобой случится, если ты пойдешь против воли моего господина. Его спальня должна, подобно прекрасному саду, быть спокойной, благоухающей усладой чувств. Если ты не уступишь великому визирю, а будешь с ним бороться, то он прикажет тебя продать. И если такое случится, то, без сомнения, тебе придется расстаться с твоей служанкой, и очень вероятно, что твоя изысканная красота привлечет какого-нибудь работорговца с Аравийского полуострова или из африканской глубинки. Не думаю, что тебя прельщает стоять обнаженной и ждать, пока тебя облапают все покупатели. Не думаю, что тебе захочется быть проданной какому-нибудь вождю племени в джунгли. Но если ты уступишь моему господину, то получишь безопасность и благополучную жизнь. Выбор за тобой.

Кат глянула ему прямо в глаза.

— Зачем ты мучаешь меня, Хаммид? Ты же знаешь, что мне придется уступить твоему господину.

Евнух кивнул.

— Ты умная женщина, моя красавица, но если ты отдашь моему господину Чика одно твое тело, то он поймет это и оскорбится. Ты должна отдаться вся — и телом и душой!

— Не могу! И не надо ожидать от меня этого, Хаммид!

— Ты должна!

Они продолжили путь в молчании, пока наконец носильщики не остановились и паланкин не опустился на землю. Великий евнух вышел и, предложив свою руку, помог выйти и графине.

— В этом городе много невольничьих рынков, но здесь продают только красавиц.

Графиня огляделась и увидела женщин самых разных возрастов, комплекций и оттенков кожи. Прекрасную девушку, стоявшую на помосте, продавали с аукциона. Она была совершенно голая, и покупатели, не робея, ощупывали ее и тыкали рукой. Лицо несчастной отражало такой стыд и испуг, что Катриона даже вздрогнула. Ужасное зрелище длилось почти час, пока бедняжка не была куплена каким-то человеком с огромными усами. Затем на помост выставили изящную золотоволосую черкешенку лет тринадцати, и Хаммид стал участвовать в торгах. Когда он наконец выиграл их, то при Кат сказал продавцу:

— Пошли девочку в Ени-Сарай с наилучшими пожеланиями от Чикалазаде-паши.

Затем он вместе со своей спутницей вернулся в паланкин. На обратном пути Катриона тихо молвила:

— Я попробую, Хаммид, но я ничего не обещаю. Мне это будет очень нелегко.

Негр улыбнулся.

— Хорошо! Я не ошибся в тебе. Не тревожься, моя красавица. Я не стану тебя торопить. Ты будешь счастлива, обещаю тебе. Визирь — великолепный любовник, и он так тебя усладит, как никогда не услаждал никакой другой мужчина. Он подобен молодому быку — горяч и неистощим.