Она более не хочет копать бездонную яму, ища великое предназначение, потому что его нет. Помочь в этом открытии она смогла сама себе, когда все вылезло наружу, ткнув себя в свое же дерьмо. Тот факт, что она забыла лицо, голос и даже имя бывшего мужа, как и своего ребенка, – попросту важнее, нежели внезапная тесная связь с Вектором и теми, кто населял его последние годы. К ним, как и к этому месту, у нее образовалась явная… даже не ненависть или обида, а скорее чуждость, где она перестает быть собой, а становится новой версией Харви и прочих, лишенных себя до основания. В этом и есть разница между Россом и ней: для него здесь было самое то, возвращаться некуда и не к кому, да и жить толком было уже незачем. В обычном мире он, как и она, были чужими, но только Света и тут чувствует себя чужой. Там осталось хоть что-то, за что она если и не сможет бороться, то как минимум закрепит связь и двинется дальше. Ожидая результатов, Света осматривала все вокруг и вдруг поняла, что, несмотря на историю, жертвы друзей и просто людей, она уже ничего не чувствует к этому месту. Как ни крути, самое важное – это найти себя в этом мире. И вот она, назло всему безумию Вектора, так и не нашла себя. Света немыслимо рада своему выживанию: лучше уж она, чем они, да и так будет шанс почтить их память и сделать то, о чем каждый сказал бы, будь у них возможность, а именно: «Живи». Иначе все так и будет длиться вечность, пока она попросту не умрет здесь в самых страшных и безумных мучениях, да и велик шанс самой натворить дел не хуже, чем Росс, а с учетом работы лекарства сразу встает вопрос: зачем ей тут быть еще?

Да, возможно, стоило не тратить его на себя, жертвуя личным ради некоего пространного и, вполне возможно, далекого блага для неизвестного ей человека. Но, что куда актуальнее для нее, возможно, ее жертва была бы напрасна. А есть еще вариант, куда более симпатичный, нежели любой другой: опять же возможно, что как раз таки сейчас, вылечившись, она сделала самый верный ход во всей этой игре с жизнью и смертью. Уходя отсюда, она снимает ответственность и перестает играть. Останься она на Векторе с лекарством в руках – оно бы, вероятно, пропало впустую, а без лекарства – скорее всего, она стала бы еще тем монстром. Ну а если бы нашлись люди, то как бы происходил выбор счастливчика на спасение? Уж явно не честным словом и альтруизмом. Может быть, Света вообще сохранила бы последнюю ампулу как символ ее существования. По итогу преобразившись в монарха Вектора, никому и никогда не давшего бы шанса на жизнь, а наоборот даже, создав испытания ради… ради чего-то придуманного больной фантазией. Не стоит забывать про существование Матери – а раз была одна, то вдруг есть еще, что вынуждает гадать и строить великий замысел на ходу, лишь бы оправдать присутствие на Векторе. А превратить станцию в ее личное поле боя, устроив войну с возможными выжившими из-за… Нельзя об этом думать. Как и нельзя думать о том, какие еще секреты хранит Вектор. А они есть, в этом она не сомневается. Вектор – это игральная доска, где нет победителя, пока ты здесь. Переменных так много, что у нее даже голова болит, не говоря уже о грузе вины при рассмотрении того или иного варианта, где ее решения меняют все. Нет, хватит с нее, когда-то этому надо положить конец. Самый лучший исход – просто уйти. Самоотвод – это самый тяжелый, но единственный вариант.

Надевая упрощенный скафандр, Света даже не смотрит по сторонам, угроза ее не пугает. Наконец, вновь облачившись в защиту, пусть и не боевую, но все же, Света подошла к Ханне и произнесла с некоторым трудом:

– Прости меня. Вы не должны были погибнуть.

Накинув шлем, Света развернулась и стала надевать ранец с кислородом, заодно систему контроля полета. Все действия были тверды, без сомнений или ностальгии, четко и по делу, что позволило ей в последний раз покинуть Вектор и направиться по безвоздушному пространству от огромной станции к находившемуся вдалеке оставленному звездолету. Вокруг были разные детали, оставшиеся после взрыва Улья, как и сама задняя часть Сферы разбрелась вокруг сотнями деталей. Мусора было полно, прямо на фоне звезд, в то время как остальная часть Сферы все еще была в порядке, пусть и половина от общей, но благодаря стержням полностью не развалилась. Света не смотрела назад, иначе увидела бы весь сплавленный верхний кусок Вектора, изуродованный и с трудом еще поддерживающий работу, благо реактор оказался чудом цел. Но ей было уже все равно – она двигалась вперед.

Добравшись до звездолета – тот был на удивление целым, – забралась вовнутрь, сняла ранец, включила все системы. Это был звездолет Улья, а тот, на котором прибыли Ханна и Кросс видимо забрал Стас, кратко заключала Света. Она умыла лицо, отодрав грязь и кровь вместе с фрагментами чего-то не самого приятного, переоделась в чистое, утилизировав все, что на ней было, боясь стать распространителем заразы. И, сев наконец-то перекусить, а то голод пробился со всей силой, заплакала чуть ли не в истерике и, хватая воздух, даже упала на пол в некотором треморе. То было странное чувство, исходящее изнутри нее наружу со всей силой, отражая всецело ее неверие в окончание…

Она пытается не думать о Наваро и остальных, уж слишком сильно это затягивает ее в объятия скорби. Одно лишь понимание единственной выжившей мучило до самых костей, вынуждая чувствовать себя самым одиноким существом во Вселенной, потому что лишь сейчас, остановившись, находясь в самом конце, она чувствует, как пробивается в памяти множество из совершенных поступков, с которыми приходится лишь смириться. На мгновение даже приходит сожаление о принятии лекарства, ибо в обратном случае она могла бы забыться и продолжить движение, создавая себе мотивы и идеологию, лишь бы причина жить была тверда и сильна.

Но все же Света собралась с силами и, поднявшись с пола, тяжело дыша и все еще с трудом привыкая к чистой одежде и безопасности, решила заранее настроить координаты и криокамеру, потому что чувствовала нужду сделать то, после чего нужно будет убраться поскорее. А именно – взглянуть через боковой иллюминатор на полуразрушенную Сферу, внутри которой еле живой Вектор, и все это в тысячах маленьких и множестве больших обломков. Солнце слева привлекает ее своей необычностью, ух слишком долго она была в тесных коридорах. И, заглядевшись, Света увидела то, о чем могла бы подозревать, но упустила из виду: Октавия не просто так взорвала Улей – она создала толчок всей огромной конструкции, ныне имеющей четкое направление в сторону светила. А она молодец, заключила Света про Октавию с теплыми чувствами: напоследок нагнула всех, уйдя вдвойне красиво. Может, так и лучше, думала Света, не сводя глаз с Вектора: пусть все будет уничтожено руками самого космоса.

Столько людей, трагедий, предательства и идеального воплощения безумия, даже историй любви… Все это началось с благородных мотивов найти признаки жизни вне родной планеты и уже известных, но обернулось страшнейшей катастрофой, частью чего она стала вопреки желанию. Света хотела бы сама увидеть, как наконец-то наступит конец, – но расстояние огромное, еще долго надо будет лететь, да и самого факта начатого процесса ей достаточно. Это знание – пожалуй, самое лучшее перед отправкой, да и в целом ей будет проще отчитываться. И, к счастью для нее, то было самым приятным, иначе ни о каком конце не было бы и речи. Потому что она так никогда и не узнает о том, что на самом деле Ханна не была мертва – лишь полностью парализована шипами, впившимися прямо сквозь костюм в ее тело, постепенно выкачивающими кровь, заодно готовясь к поглощению остального. Она была в сознании все это время, но не могла подать никакого сигнала или знака: иноземная Жизнь захватила ее тело, лишив любой возможности физической активности, кроме мозговой, из-за чего она видела и слышала Свету, пыталась кричать, сделать хоть что-то – но все было бесполезно. Она осталась одна на Векторе – медленно умирать, запертая в своем разуме. И даже если Хью и Клод, о наличии которых на Векторе Света опять же не знает, все же придут к мосту, надеясь, что будет шанс спастись, то и для них Ханна будет также мертва, неспособная даже рассказать о Свете, антивирусе и отлете последнего звездолета.