Он остался один, и тут из-за кулисы вышел парнишка со стаканом воды. В сценарии этого не было, но Картер и впрямь хотел пить, поэтому в один глоток осушил полстакана. Парнишка зашептал:

– Служебный вход, библиотечный пропуск, некто, назвавшийся Гриффином.

Картер мысленно издал вздох облегчения. Всего лишь Гриффин. Тревога отменяется. Несмотря на то, что они стояли на сцене, он без труда мог вести приглушенный разговор – публика решит, что это часть действия.

– Такой взъерошенный? На бульдога похож?

– Нет, лысый. Но мы его выгнали.

Картер допил воду. Значит, Гриффин решил изменить внешность. Он протянул стакан, как будто прося еще воды. Парнишка пожал плечами: графина у него не было, и он очень гордился тем, что придумал такой способ выйти на сцену. Картер сказал (достаточно громко, чтобы слышала публика):

– А, не важно, я сам. – Он сделал пасс, и стакан снова наполнился.

Картер обратился к залу:

– Еще одна профессия: вечный оптимист, – и бросил парнишке стакан, который на лету превратился в сноп конфетти. Послышался одобрительный смех. Картер подумал: «Хороший трюк, надо его сохранить», потом вспомнил, что других представлений скорее всего не будет. Радуйся жизни сейчас.

Оставшись один на авансцене, Картер бросил шляпу почтальона на крюк и надел пробковый шлем.

– Может быть, – сказал он, – мне больше подойдет жизнь египтолога.

Оркестр заиграл пятнадцатиминутную композицию из восточных тем, а по другую сторону занавеса рабочие взялись за тросы, мешки с песком взмыли вверх, декорации начали опускаться на место. Это были крепкие ребята, в межсезонье они упражнялись со штангой и никогда бы не взяли в свою команду труса или растяпу. Тем шестерым, что трудились сегодня на смене декораций, искренне нравилось работать у Картера.

Каждая декорация висела на тросах, пропущенных через блоки и заканчивающихся противовесами – мешками с песком весом по пятьдесят фунтов. Вся эта конструкция называлась «фэрбенкс»,[53]потому что рабочий мог, если хотел, встать на узел, отвязать часть мешков и, когда декорация начнет опускаться, взмыть к колосникам на манер Зорро.

Особых причин так кататься не было, но Картер не запрещал, и рабочие всё представление взмывали вверх-вниз на тросах. Увы, публика не видела этой замечательной картины: тяжелые египетские декорации встают на место, а крепкие ребята стремительно скользят на веревках вверх к переходным мостикам и вниз на сцену просто потому, что могут.

Тротуар перед театром «Орфей» почти опустел. Народ разошелся, складные щиты с афишами занесли в фойе. Бродяга еще не ушел и перчатками без пальцев перебирал собранные медяки. Высокий лысый человек вышел из служебной двери, остановился, упер руки в боки и, обернувшись через плечо, бросил убийственную реплику служителю театра, который только что выставил его на улицу.

Он услышал топот и воскликнул: «Ну!», потому что мимо пробежал Джек Гриффин в сбившемся набок галстуке.

Гриффин остановился и ухватился за железный прилавок кассы. Его всё еще немного шатало. Капитан Бергер опознал наконец посадочную полосу в прямоугольнике, над которым они пролетели раз десять. От эспланады Гриффина доставил лихач-таксист, по Маркет-стрит он бежал бегом.

Гриффин знал, что нельзя показывать жетон и называть свою фамилию, когда дело касается Картера, и не собирался врываться в театр силой. Самое простое – купить билет.

Он заглянул внутрь – касса была пуста. Девушка ушла раньше времени.

– Вот гадство! – Он огляделся. – Эй, приятель?

– Да? – с некоторым любопытством отозвался высокий лысый господин.

– Билетика не найдется?

Лицо у господина расплылось в довольной улыбке, брови поползли вверх.

– Ах да, спасибо, что напомнили. У меня действительно есть билет. – С этими словами он вошел в подъезд, помахал Гриффину, протянул капельдинеру билет и, уже из фойе, помахал еще раз.

Гриффин смотрел так, будто ему подсунули дохлую рыбину.

– Сволочь сан-францисская, – прошипел он.

Тем временем в фойе лысый господин издал короткий смешок. Он двинулся к двери бельэтажа, но тот самый капельдинер, который надорвал его билет, сказал, что опоздавшие в зал не допускаются, и придется дожидаться антракта.

– Знаю, – вздохнул господин.

Через секунду капельдинер завопил: «Эй!», потому что разъяренный Гриффин попытался ворваться внутрь. Другие капельдинеры сбежались со всех сторон, чтобы преградить ему путь. На то чтобы вытолкать Гриффина взашей, потребовалось несколько секунд. Он одернул пиджак, пробормотал: «Ладно, ладно, было бы из-за чего шум поднимать» и отступил во тьму.

Капельдинер, стоявший у дверей бельэтажа, вернулся на свой пост и недоуменно завертел головой: в фойе никого не было. Лысый господин исчез.

* * *

Одинокий гобой играл вместе с редким ударным инструментом – треугольником – мелодию заклинателя змей, а Картер бродил по сцене, держа над головой факел, обмакнутый в бездымную смолу.

– В последний год я много читал про моего однофамильца Говарда Картера. Кстати, он мне не родственник, а жаль, потому что я хотел бы к нему наняться. Он раскопал Бени-Хасан и Телль-эль-Амарну, столицу царственного Эхнатона. Разграбил Дейр-эль-Бахри, где была погребена царица Хатшепсут. – Сцена вокруг была темна, хотя кое-где угадывались статуи и надписи позолотой на обелисках. К гобою присоединились скрипки. – Как одержимый, метался он по Долине Царей в надежде отыскать трижды проклятую гробницу отрока-царя Тутанхамона, фараона восемнадцатой династии. Он трудился день и ночь и, чтобы не подпустить грабителей, спал в раскопах, среди летучих мышей. Год назад он вскрыл эту гробницу, но мы так и не знали, что произошло, когда исследователь вступил в трехтысячелетний стигийский мрак. Не знали до сегодня.

Факел потух. Музыка смолкла. Остались черный бархат и тишина. Зал молчал, не слышалось даже кашля.

Наконец Картер заговорил.

– Помощники спросили Говарда Картера: «Видите ли вы что-нибудь?». И он ответил: «Да, удивительные вещи».

Ослепительный свет вспыхнул на каменных стенах, исписанных золотыми иероглифами. Исполинские золотые статуи Изиды и Рамзеса стояли по бокам огромного, украшенного самоцветами саркофага, в головах у которого скалилась гигантская кошка.

Картер произнес магическое заклинание, и мумии в человеческий рост ожили, завопили и застонали; второе заклинание заставило их рассыпаться в прах.

Картер велел подкатить саркофаг и развернуть на сто восемьдесят градусов, потом торжественно объявил, что трехтысячелетняя мумия защищена старинными заклятиями, и вместе с помощниками поднял крышку. Все они разом отпрянули в стороны: в саркофаге сидел рычащий африканский лев.