- Оставила меня.

- Понятно. - Гарриет чувствовала, что ее голос звучит холодно, без всякого сочувствия к отцу, но ничего не могла с собой поделать. Она не знала, что ощущают в таких случаях, но сочувствия к отцу у нее не было, скорее она испытывала гордость за мать.

- Похоже, ты не удивлена, - сказал Джеймс.

- Я сочувствую тебе, - с трудом выдавила из себя Гарриет. - К кому же она ушла? - спросила она, страшась, что мать направилась к ней. Сочувствие сочувствием, но присутствия матери в своем доме она просто не вынесет. Она сыта всеми ими по горло!

- Она собирается пожить у своей старой подруги и скоро полетит в Париж, чтобы навестить Крессиду.

- Крессиду? Ты что, нашел ее?

- Нет. Она сама позвонила.

- Откуда? Из Парижа?

- Да.

- Как она себя чувствует?

- И хорошо, и плохо.

- Можешь рассказать поподробнее?

- Это не телефонный разговор. Все слишком запутанно и долго рассказывать. Мне очень нужно поговорить с тобой, Гарриет.

Голос отца звучал так тоскливо, что Гарриет стало его жаль.

- Послушай, я уснула в ванне и сейчас дрожу от холода. Дай мне пять минут, чтобы одеться, и я позвоню тебе.

- Может, ты все-таки разрешишь к тебе приехать? Очень тебя прошу.

- Пока никуда не выезжай. Дай мне немного подумать.

Гарриет положила трубку, чувствуя, что совсем замерзла. Замерзла не только снаружи, но и изнутри: застыл мозг, застыла кровь в жилах, а на сердце лежал кусок серого льда. Куда ни посмотри, везде одиночество. Все ее покинули. Одна-одинешенька! Она рада за Руфуса и Тилли, которая позвонила ей, чтобы сообщить, что они с Руфусом решили пожениться и выразить сожаление по поводу денег, которые она собиралась одолжить ей, на что Гарриет ответила, что все равно никогда бы не взяла их. Рада она и за Жанин с Мерлином. Те тоже звонили и приглашали ее на обед, но она отказалась. Ей очень жаль Манго, у которого, по словам Руфуса, теперь разбито сердце, так как он порвал все отношения со своей возлюбленной и с головой ушел в работу, что абсолютно с ним несовместимо. Она рада за Оливера, который позвонил ей из аэропорта и поблагодарил за помощь и сочувствие. Ей даже немного жаль отца, хотя она очень на него зла. Ну разве можно не пожалеть человека, с которым бок о бок прожила целых двадцать девять лет?

* * *

Гарриет прошла в спальню, надела леггинсы и теплые носки. Тщательно просушила волосы - Господи, как они отросли и торчат в разные стороны! Уже давно пора постричься. Вернувшись на кухню, она приготовила чай и мелкими глоточками пила его.

Гарриет постепенно согревалась. Холод уступил место боли. Болело все: каждая косточка, каждая жилка. Болели руки, ноги, голова и желудок, но больше всего болело сердце. Она очень устала и жаждала одного - покоя. Хорошо бы сейчас лечь спать, но она знала, что стоит ей закрыть глаза, как перед ней всплывет картина: ликвидатор, отключив телефоны и электричество, забирает все бумаги и бухгалтерские книги и приказывает ей и ее четырем сотрудницам срочно очистить помещение. Он разрешил им взять только личные вещи да несколько акварелей, после того как они убедили его, что принесли их из дома. Ликвидатор был человеком сухим и исполнительным. Он тщательно опечатал дверь и с удовольствием посмотрел на результаты своего труда. Можно было подумать, что все ее имущество, все, чем она жила все это время, что так любила, становится его собственностью. Наблюдая за его лицом, Гарриет была готова убить его.

Девушки звали ее с собой в ресторан, но она отказалась, сославшись на уйму дел, а когда они ушли, уселась на пороге, где и нашел ее полицейский.

Она сидела на кухне, медленно пила чай, смотрела на струи дождя за окном и думала, что же с ней будет дальше. Станет ли она одной из деловых богатых женщин Нью-Йорка, которые после трудового дня возвращаются в свои шикарные квартиры и в одиночестве проводят вечера? Или останется здесь, в Англии, и постепенно, шаг за шагом, начнет все с самого начала? Вот она сидит, двадцатидевятилетняя женщина - единственное достижение, Что выросла! - полный банкрот, всеми покинутая, всеми забытая, не нужная ни отцу, ни матери. Первый думает только о Сюзи, вторая о Крессиде.

«Прекрати, Гарриет, - приказала она себе, чувствуя, как к горлу опять подступают рыдания. - Немедленно прекрати!»

Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. «Наверное, отец, - подумала она. - Обещал позвонить через пять минут, а прошло уже почти полчаса». И действительно, звонил отец.

- Гарриет?

- Послушай, папа, оставайся дома. Я сама к тебе приеду. Буду через час.

- И вправду приедешь? - спросил он с сомнением.

- Обязательно, - твердо пообещала Гарриет, которой вдруг нестерпимо захотелось домой.

Квартира не дом. Домом скорее можно было назвать ателье, но его больше у нее нет. Уже сменили замки, и скоро там будут работать новые люди. Она поедет в родительский дом, там ее ждет отец. Она проведет с ним несколько дней, поговорит, облегчит и его, и свою души. В этом доме она выросла, стала той, какой она сейчас была, со всеми своими ошибками и промахами. Родные стены помогают думать. Дома она обязательно найдет правильное решение.

Настроение у Гарриет поднялось. По дороге она будет слушать музыку, остановится ненадолго на заправочной станции. Это место она всегда любила, любила дрянную еду в кафе и всякую всячину на прилавках. Потом она быстро поедет домой, где ее ждет хоть одна живая душа - ее отец.

Гарриет вспомнила и о Жанин, с которой так неучтиво обошлась, отказавшись с ней пообедать. Надо срочно позвонить ей.

Трубку снял Мерлин.

- Жанин ушла за покупками, - сообщил он.

- Послушай Мерлин, мне надо срочно поехать домой в Ведбурн, поэтому я не смогу сегодня составить вам компанию. Что-то отец совсем раскис, надо с ним поговорить. Передай Жанин, что я увижусь с ней при первой возможности.

- Хорошо, Гарриет, я все передам. Отец звонил нам, искал Тео. Судя по голосу, он совсем плох.

- Тео? Что Тео делает у вас?

- Он приходил поговорить с Жанин, правда, не знаю о чем. Но он давно ушел. Побежал к своей ненаглядной Саше.

- Тео побежал к Саше? Ты в этом уверен, Мерлин?

- Абсолютно уверен. Он еще говорил, что купит ей такие же розы, какие я подарил Жанин.

- Спасибо, Мерлин. Не забудь сказать Жанин, что я звонила. До свидания.

- До свидания, дорогая. Чувствуется, что ты чем-то расстроена, но это и неудивительно.

- Нет, - ответила Гарриет. - Я в полном порядке. Она повесила трубку, взяла сумку и ключи от машины и, стараясь ни о чем не думать, пошла к двери.

В одиннадцать лет у Гарриет удалили аппендикс. Неопытный анестезиолог, которого отец потом уволил, плохо сделал ей анестезию, и она очнулась на операционном столе. Она никогда не забудет, как, выйдя из небытия, почувствовала жгучую боль. Она пронзительно закричала и снова погрузилась в темноту, а когда пришла в себя, то, кроме тянущей боли внизу живота, сохранила в сознании и ту страшную боль. Весь сегодняшний вечер с ней происходило то же самое: нестерпимая боль, которая немного отпускает, а потом вспыхивает с новой силой.