До сих пор мы поднялись всего на каких-нибудь 30 метров над уровнем моря и то лишь потому, что несколько раз взбирались на высокие ледяные валы, образовавшиеся от давления глетчерного льда; такие валы опять часто спускаются к поверхности моря. Между тем мы знали, чтобы достичь полюса, нам надо пройти в оба конца не менее 770–800 километров, а на все это путешествие остается всего шесть недель. За это же время нам предстоит разведать путь на высокое плоскогорье. К тому же сейчас, когда все покрыто рыхлым снегом, передвижение с санями станет медленнее и затруднительнее, чем прежде. Скоро в этом убедились: как только сани тронулись, вокруг них и под ними стал набираться мягкий снег. Пройдя 200 метров, мы вынуждены были остановиться, чтобы передохнуть; приподняв сани с одной стороны, выколотили из-под них набившийся снег. Эту операцию пришлось повторять через каждые 200–300 метров. Пройдя около 800 метров, решили оставить сани и пойти вперед на разведку с ледорубами и альпийской веревкой.

Пришлось начать с разведки в юго-западном направлении, чтобы выяснить, не будет ли склон ледника горы Беллинсгаузен более проходимым для саней, чем ледник горы Нансен. Отправились по мягкому тающему снегу с разбросанными там и сям на поверхности льда лужами. Ноги наши были совершенно мокры, а затем ночью, при понижении температуры, чулки замерзли. Сделав около 4 км, мы рассмотрели в бинокль, что подножье ледника горы Беллинсгаузен не только чрезвычайно круто, но изломано и покрыто трещинами. Тогда было решено исследовать видневшуюся поблизости узкую полоску снега, опоясывающую основание большой гранитной горы – одного из отрогов горного массива Ларсен. Мы пересекли множество ледяных гребней и трещин, прошли лабиринт валунов древних морен и добрались до нескольких неглубоких озер, образовавшихся от таяния снега у места соединения морского льда с подножьем того снежного склона, к которому мы направлялись.

Вблизи морен, состоявших здесь из больших глыб изверженных пород, частично или целиком погруженных в лед, камни так нагревались на солнце, что вызывали частичное таяние окружающего льда, иногда таяние льда над ними. Когда кто-нибудь из нас наступал на такое место около каменной глыбы или на лед, над скрытым под ним камнем, то лед с треском проламывался, и человек проваливался на 30–90 см. В одном месте, не доходя до озер талой воды, мы обнаружили довольно сильный поток, бежавший подо льдом. Поток, очевидно, питался талой водой с прибрежных склонов.

Волей-неволей пришлось поплескаться в этих озерах, прежде чем мы добрались до подножья снежного склона. Впрочем, он оказался не чем иным, как небольшим боковым глетчером. Его поверхность покрывало большое количество только что нанесенного рыхлого снега, поэтому подъем на него был крайне утомителен – на каждом шагу мы вязли по колено в снегу. В конце концов, добрались по этому глетчеру до высоты 365 метров над уровнем моря и оттуда смогли разглядеть, что примерно в километре и еще метров на 240 выше верхняя часть его соединяется с ледником горы Беллинсгаузен. Это открытие обрадовало нас, но, с другой стороны, мы видели, что глетчер этот на расстоянии менее 1,6 км поднимается примерно на 450 метров над уровнем моря. Следовательно, склон его настолько крут, что подниматься по нему с нашими тяжело нагруженными санями и особенно по глубокому рыхлому талому снегу – перспектива не очень-то привлекательная.

Спускаясь по склону ледника опять на берег, мы обнаружили, что местами ледник слегка покрыт трещинами, но не слишком сильно. У подножья ледника и вблизи от нашего лагеря был найден моренный гравий, смешанный с темной морской глиной, в которой содержалось большое количество остатков трубок кольчатых червей, раковин, мшанок, корненожек и т. п. Маккей нашел также превосходный образчик одиночного кораллового полипа, близкого к Deltocyathus, и раковину Waldheimia. Все эти образцы ископаемых мы тщательно упаковали и принесли в лагерь.

Когда мы собирали их, слышали шум множества горных водопадов, низвергающихся с крутых гранитных склонов огромного горного массива, находящегося к югу от нашего бокового глетчера. Иногда раздавался грохот и треск обвала снега и льда с вершины горы. Звуки эти были совершенно непривычны для нашего слуха, мы ведь так долго находились в совершеннейшем уединении и среди полного молчания Антарктики, которое лишь изредка нарушалось блеянием тюленят и криками пингвинов.

В другой части морены, поближе к лагерю, Моусон открыл какой-то ярко-зеленый минерал, образующий тонкую корочку на красивых кварцевых и полевошпатовых порфирах. Эту горную породу решили более тщательно исследовать на следующий день, так как утомление наше достигло крайнего предела, а у Маккея к тому же начался сильный приступ снежной слепоты. В течение долгого времени, когда мы уже забрались в свой спальный мешок и засыпали, временами все еще слышался грохот обвалов, похожий на отдаленные выстрелы из пушек.

На следующий день, 22 декабря, стали осторожно пробираться с санями среди трещин и ледяных холмов, возникших от давления льда. Местами это было делом нелегким, но, наконец, отыскали довольно удобный путь вдоль края льда, параллельно той морене, где мы накануне собирали образцы минералов. На поверхности льда увидели большую лужу талой воды, которая питалась подледным ручьем, вытекавшим из старой морены. Слышно было, как этот ручей катит гальку по своему руслу. В другом месте на морене обнаружили интересный конус, который с первого взгляда приняли за типичный эскер[126].

При ближайшем рассмотрении, однако, оказалось, что весь конус за исключением поверхностного слоя состоит из глыбы льда, лишь снаружи покрытой песком, грязью и гравием, в которых находятся в изобилии морские организмы, такие же, как мы собрали накануне. Дойдя до выходов зеленого минерала, обнаруженного накануне Моусоном, остановились и собрали много образцов. Сперва мы думали, что это часто встречающийся минерал эпидот, но порода была твердой, а в тех местах, где она выветрилась, пожелтела. Следовательно, наша гипотеза оказалась неприемлемой. Зеленые корочки этого минерала были толщиной от 0,6 до 1,5 мм. Очевидно, здесь он довольно распространенный, так как во многих местах большие площади контакта кварцевых и полевошпатовых порфиров были целиком покрыты этой зеленой коркой. Немного дальше мы набрели на огромную кремнистую губку[127] толщиной в 45 сантиметров и диаметром в 60 см, прочно приставшую к моренному валуну. Мы взяли от нее образец.

Все вместе делало эту местность для нас очень привлекательной; если бы была возможность, мы бы охотно пробыли здесь подольше. Среди других интересных проблем возникал вопрос о том, как материал с морского дна оказался поднятым здесь на высоту 6–9 метров над уровнем моря и каким образом морские отложения очутились на поверхности старого конуса из плотного льда. Мы попробовали этот лед, чтобы определить, образовался ли он из пресной или соленой воды. Лед был не очень соленый, а лишь слегка присолен, вроде того, как это бывает, когда на лед ледника попадают брызги с моря. Никто из нас не мог объяснить это странное явление. По-видимому, морской ил подвергся значительному давлению, так как ряд ископаемых был измельчен и раздроблен. Конечно, возможно, что в своем движении вперед ледник горы Нансен вытолкнул часть морского дна наверх, подняв его выше уровня моря. В этом случае остается неясным вопрос, как же ледяные массы проникли под моренные отложения. Возможно, что после обширного оледенения этого района, глетчерный лед из внутренней области материка распространился и сюда, где сейчас находится морена. Затем, когда лед отступил назад к материку и в заливе оставался слой льда небольшой толщины, последовало погружение этой части под воду. Пока он оставался погруженным, на нем образовалось отложение морского ила, содержавшего найденные теперь крупные организмы. Затем ледник снова надвинулся, и морены из крупных глыб породы оказались лежащими поверх моренного ила и остатков древнего ледникового льда. Наконец, ледник еще раз отступил в свое нынешнее положение, оставив моренные глыбы и моренный ил на старом льду в том положении, в каком они теперь находились.