начале года очень точно обозначили диапазон реакций. Строуб Тэлботт, вашингтонский редактор журнала Time, в своем первом номере за год представил проницательную переоценку новой ситуации и вдумчивый анализ того, насколько сильно Соединенные Штаты преувеличивали советскую угрозу во времена холодной войны. "Появляется новый консенсус, - писал он, - что советская угроза уже не та, что раньше. Однако на самом деле дело в том, что ее никогда не было". Другое эссе отражало упорное цепляние за образ врага, не только в плане возможных угроз со стороны авторитарной националистической альтернативы в случае неудачи Горбачева, но и изображая новое мышление (и новые действия) самого Горбачева как скрывающее неизменную решимость довести большевистский конфликт до конца, "ожидая, что в конечном итоге вновь возникнут условия, в которых предполагаемые преимущества в управлении конфликтом ...дадут коммунистическим партиям решающее преимущество в борьбе с потенциально раздробленным миром". Автором второй точки зрения был Пол Нитце, и в то время как Тэлботт предполагал, что Соединенные Штаты преувеличивали опасность советского коммунизма в течение сорока лет, Нитце с гордостью вернулся к фундаментальной директиве Совета национальной безопасности (СНБ)-68 от 1950 года (одним из основных авторов которой он был) и не только предположил, что ее предписания были актуальны в течение последних сорока лет, но и подразумевал, что они будут актуальны и в течение следующих сорока лет.

В рамках этих двух крайностей политические дебаты сосредоточились на двух противоположных определениях того, что является благоразумным и реалистичным. Администрация Буша четко решила, что холодная война и конфронтация в Европе, по сути, закончились. Как сказал один из помощников Бейкера, "если он [Горбачев] - человек с подвижной нижней границей, то наша политика должна заключаться в том, чтобы помочь ему двигаться туда, куда мы хотим". На самом деле администрация двигалась осторожно и, по мнению многих, слишком медленно. Однако сложная точка зрения заключалась в том, что администрация была слишком склонна принимать новое мышление и реформы Горбачева и не была достаточно обеспокоена сохраняющейся угрозой.

 

Советский Союз как сверхдержава неизбежно будет представлять опасность. Это мнение высказывали и Генри Киссинджер, и Александр Хейг.

Даже в администрации Буша существовали некоторые расхождения. С одной стороны, министр обороны Ричард Б. Чейни и Объединенный комитет начальников штабов, признавая уменьшение угрозы в Европе, все же утверждали, что "фундаментальные советские цели в третьем мире, похоже, не изменились", и считали, что конфликт все еще может перерасти в глобальную войну. Директор Центральной разведки, с другой стороны, как и государственный секретарь Джеймс Бейкер, придерживались совершенно иного мнения. Вебстер заявил, что "изменения, вероятно, уже необратимы в нескольких критических аспектах", что теперь "мало шансов на восстановление советской гегемонии в Восточной Европе", и что даже если жесткий режим придет на смену Горбачеву, у него "будет мало стимулов для участия в крупных столкновениях с Соединенными Штатами", и даже "вряд ли он будет потворствовать крупному наращиванию военного потенциала".

В течение года эти дебаты будут решаться в пользу администрации, а следующие два года будут решающими для позиции Vebster Baker внутри нее.

 

Европейская безопасность после холодной войны

 

Буш и Горбачев не рассмотрели на Мальте главный надвигающийся вопрос европейской безопасности в мире после холодной войны. Буш на Мальте даже был осторожен и уклончив в отношении предложения, которое Горбачев выдвинул в Риме несколькими днями ранее для встречи на высшем уровне глав правительств тридцати пяти членов Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Горбачев в туме по-прежнему говорил о "реальности" существования двух немецких государств как о "решении истории", хотя он также сказал в настоящем времени, что "сама история решает" судьбу Европы и немецких государств. Он подчеркнул необходимость избегать "любого искусственного ускорения" процесса, но не сказал, что перемены невозможны.8 Буш последовал этому примеру в Брюсселе на следующий день, ответив на вопрос о том, как быстро может произойти воссоединение Германии, комментарием о "нежелании ускорять этот процесс".

Для Буша и Бейкера, еще недавно неоднозначно относившихся к внезапным всплескам интереса Германии к объединению, ключом к будущей безопасности и развитию отношений между Востоком и Западом стало достижение воссоединения Германии с сохранением ее членства в НАТО при попустительстве СССР. С началом 1990 года достижение этой цели отнюдь не было гарантировано. Растущий интерес Германии к воссоединению мог оказаться сильнее, чем связи Германии с НАТО, если бы Советский Союз сделал выход Германии из НАТО ценой за советское молчаливое согласие и выход. В Советском Союзе возникло сильное течение беспокойства по поводу отхода Восточной Европы от социалистического лагеря, впервые создав политическую оппозицию внешней политике Горбачева, основанной на "новом мышлении". Быстро вырисовывающаяся перспектива поглощения Восточной Германии Федеративной Республикой Германия была достаточно зловещей в политическом и экономическом плане. Если бы Германия также осталась в НАТО, весь стратегический баланс между Востоком и Западом был бы нарушен. А сопутствующее ослабление и возможный распад Варшавского договора усилили бы угрозу советской безопасности. Если бы Горбачев рассматривал ситуацию в таком свете, или если бы советское руководство навязывало эту точку зрения и при необходимости заменило Горбачева, неопределенность и опасность для Восточной Европы и, следовательно, для общей европейской и американской безопасности были бы очень велики.

 

 

 

В своем обращении "О положении дел в стране" президент Буш предложил провести существенное сокращение американских и советских войск в Европе в дополнение к сокращениям основных категорий обычных вооружений, которые обсуждаются на многосторонних переговорах по обычным вооруженным силам в Европе (ОВСЕ). Предложение Буша предусматривало сокращение сил в центральном регионе Европы до равного уровня в 195 000 военнослужащих, хотя Соединенным Штатам было бы разрешено сохранить 30 000 дополнительных военнослужащих, развернутых в других регионах Европы.ID Для центрального региона Соединенным Штатам пришлось бы сократить только около 60 000 военнослужащих, в то время как Советскому Союзу пришлось бы сократить около 370 000. Что касается остальной Европы, то Соединенные Штаты сократят около 20 000 военнослужащих, а Советский Союз - ни одного, поскольку у него не было сил, кроме как в центральном регионе. Однако у Соединенных Штатов оставалось бы 30 000 военнослужащих, а у Советского Союза их не было бы в районах за пределами центрального региона. Советский Союз уже вел переговоры о выводе своих войск из Чехословакии и Венгрии и в одностороннем порядке сокращал свои силы в Германии и, несомненно, мог провести существенные сокращения. Гораздо более значительное сокращение советских войск и сохраняющееся преимущество американцев в Европе в целом за пределами советских границ не представляли для Москвы проблемы, имеющей реальное военное значение. Однако это