— Это все, кого мне удалось спасти. Их всех усыпили для эвакуации, — объяснил Стрикланд. — Но сейчас нам надо идти. Уходить со станции. Мне нужно обратиться к властям.

— И зачем бы? — спросил Амос.

— Я должен рассказать, что здесь происходило, — ответил Стрикланд. — Я должен всем поведать о творившихся здесь преступлениях.

— Ясно, — кивнул Амос. — Эй, Пракс, ты справишься? — Он ткнул дробовиком в сторону клетки.

Пракс обернулся к Амосу. Ему нелегко было вспомнить, где он и что они здесь делают.

— А, — сказал он, — конечно.

Одной рукой прижимая к себе Мэй, он взял пистолет Стрикланда и навел на него.

— Нет, — вскрикнул Стрикланд, — вы… вы не поняли! Я тоже жертва. Мне пришлось этим заниматься. Они меня заставили. Она заставила.

— Знаешь, — заговорил Амос, — может, я из тех, кого вы называете рабочим классом, но я не дурак. Ты из ручных социопатов «Протогена», и я не куплюсь на то, что ты пытаешься мне втюхать.

Лицо Стрикланда исказила холодная ярость — словно маска упала.

— «Протоген» мертв, — напомнил он. — Нет «Протогена».

— Верно, — признал Амос, — перепутал торговую марку. Мелочи какие!

Мэй забормотала и протянула руку за ухо отцу, чтобы ухватить его за волосы. Стрикланд отступил, сжав руки в кулаки.

— Я ее спас, — сказал он. — Девочка жива благодаря мне. Она была предназначена для второго поколения гибридов, а я вывел ее из проекта. Всех их вывел. Если бы не я, все эти дети были бы сейчас хуже чем просто мертвы. Хуже!

— Та передача, да? — спросил Пракс. — Вы поняли, что мы можем и найти вас, и решили подстраховаться девочкой, которую ищет весь мир?

— А вы против? — огрызнулся Стрикланд. — Так или иначе, ее спас я.

— Думаю, ее спас капитан Холден, — возразил Пракс, — но я понимаю вашу мысль.

Пистолет Стрикланда взводился простым движением большого пальца. Пракс поставил его на предохранитель.

— У меня нет дома, — принялся перечислять он, — нет работы. Все, кого я знал, умерли или оказались разбросаны по Солнечной системе. Верховное правительство уверено, что я насиловал женщин и детей. За последний месяц я получил более восьмидесяти открытых угроз — совершенно незнакомые люди желают мне смерти. И знаете, мне все равно.

Стрикланд облизнул губы, метнулся взглядом от Пракса к Амосу и обратно.

— Мне не нужно вас убивать, — сказал Пракс, — моя дочь вернулась, а мстить я не хочу.

Стрикланд глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Пракс видел, как расслабилось его тело, как облегчение и радость чуть изогнули углы губ. Мэй вздрогнула от грохота дробовика, но тут же опустила головку на плечо Праксу — не заплакала и не оглянулась. Тело Стрикланда медленно вытянулось и осело на пол. С того места, где была голова, брызгала на стены артериальная кровь, но с каждым толчком сердца струйки становились слабее.

Амос передернул плечами.

— Или так, — кивнул Пракс.

— Ты как, представляешь, как мы будем отсюда?..

Люк позади них распахнулся, и в нишу ворвался мужчина.

— Что такое? Я слышал…

Амос поднял дробовик. Вошедший попятился, заскулив от ужаса. Амос откашлялся.

— Есть идеи, как нам вытащить отсюда ребятишек?

Ничто в жизни не давалось Праксу так трудно, как вернуть Мэй в клетку. Ему хотелось нести дочку на руках, прижимаясь лицом к ее щеке. Примитивная реакция: самые глубокие отделы его мозга жаждали телесного контакта. Но его скафандр не защитил бы Мэй от радиации и разреженной сернистой атмосферы Ио, а транспортная клетка защищала. Пракс заботливо устроил ее рядом с двумя другими детьми. Амос тем временем укладывал остальных на вторую тележку. Самый младший был еще в подгузниках. Пракс решил, что вряд ли малыш с Ганимеда. Тележка заскользила по потолочной направляющей, дребезжа на стыках.

— Дорогу к поверхности запомнил? — спросил Амос.

— Кажется, да.

— Э, док… ты бы шлем надел.

— О, верно! Спасибо!

На развилке люди в форме службы безопасности строили баррикаду. Они вшестером собирались оборонять станцию. Брошенная Амосом с тыла граната оказалась весьма эффективной, но все же на то, чтобы убрать трупы и остатки баррикады, ушло несколько минут.

Пракс помнил время, когда насилие было для него мучительным. Не кровь и не тела. Он достаточно долго занимался анатомическими исследованиями, чтобы научиться отгораживать сознание от ужаса перед расчлененным телом. А вот то, как люди действовали в ярости, то, что мужчины и женщины, разорванные у него на глазах на куски, не были завещавшими свои тела науке покойниками, прежде воспринималось бы тяжело. Мир лишил его этого свойства, причем Пракс вряд ли сумел бы точно сказать, когда это случилось. Что-то в нем онемело, и, может быть, навсегда. Он отметил потерю, но только рассудком. Из всех чувств в нем осталось только сияющее облегчение, что Мэй была здесь и жива, да еще звериное стремление защищать ее, то есть никогда больше не спускать с нее глаз, пока она остается в этой вселенной.

Везти тележки по грунту оказалось труднее: колеса застревали на неровной поверхности. Пракс по примеру Амоса развернул свою и теперь тянул, вместо того чтоб толкать. С точки зрения физики так было проще, но, если бы не механик, Праксу бы в голову не пришло отвернуться от детей.

Бобби медленно подходила к «Росинанту». Ее скафандр был опален, покрыт пятнами и двигался неуклюже. По спине стекала прозрачная жидкость.

— Не подходите, — предупредила она, — я вся заляпана протомолекулой.

— Плохо, — сказал Амос. — Есть способ отчистить?

— Вообще-то, нет, — сказала Бобби. — Как у вас?

— Набрали детишек. На хоровой кружок хватит, а на бейсбольную команду маловато, — ответил Амос.

— Мэй здесь, — сказал Пракс. — С ней все хорошо.

— Рада слышать, — сказала Бобби, и в ее голосе сквозь усталость пробилась настоящая радость.

Амос с Праксом вошли в шлюз и поставили тележки у стены, а Бобби осталась снаружи. Пракс проверил индикаторы перевозочных клеток. Воздуха должно было хватить еще на сорок минут.

— Давай, — скомандовал Амос, — мы готовы.

— Включаю аварийный сброс, — отозвалась Бобби, и бронированный скафандр распался. Странное было зрелище: жесткие слои броневых пластин раскрывались, как лепестки цветка, и опадали, обнажая застывшую с закрытыми глазами и открытым ртом женщину. Когда она протянула к Амосу руку, Пракс вспомнил, как подалась к нему из клетки Мэй.

— Давай, док, — сказал Амос.

— Шлюзование, — ответил Пракс.

Он закрыл наружный люк и пустил в камеру свежий воздух. Через десять секунд грудь Бобби заходила ходуном. Через тридцать секунд давление достигло семи восьмых атмосферного.