Хейвелок помахал ему вслед. Итак, ни полицейских, ни собак, но система скрытой сигнализации не исключена. Дженне ничего не угрожает, пока она остается в машине. Он поднялся по каменным ступеням к горничной.

— Добрый вечер, сэр, — произнесла женщина с сильным ирландским акцентом. — Но меня зовут не Маргарет, а Энид.

— Прошу прощения.

— Мистер Александер ждет вас. Я никогда не слышала о Маргарет, девушку до меня звали Гретхен, она скончалась четыре года назад, упокой, Господи, ее душу.

Раймонд Александер ждал его в своей тесно заставленной книжными стеллажами библиотеке. Он легко поднялся из мягкого кресла и пошел навстречу Майклу, радушно протягивая руку для приветствия. Его походка была гораздо легче, чем можно было ожидать от такой величественной фигуры. Над розовыми пухлыми щеками, ясными зелеными глазами и высоким лбом лоснилась грива не по возрасту густых, без седины волос. Поддерживая свой архаичный стиль, он облачился в темно-красный бархатный смокинг такого покроя, который Майклу доводилось видеть только в юные годы в Гринвиче, штат Коннектикут.

— Майкл, старина, как я рад тебя видеть! Господи, неужели почти пять лет!.. — воскликнул журналист своим высоким голосом, по обыкновению глотая слова.

— Эти годы пошли вам на пользу, Раймонд. Выглядите вы просто великолепно.

— Чего нельзя сказать о вас. Простите меня, молодой человек, но вы выглядите вроде моего кота, когда он проведет ночь на улице. Пожалуй, отставка не пошла вам на пользу. — Александер прервал долгое рукопожатие и поднял вверх ладони. — Да, да, мне все известно. Я не теряю из виду моих друзей. Наливайте себе что хотите. Вы помните правило этого дома. Боюсь, вам просто необходимо выпить.

— Спасибо. Не откажусь, — ответил Майкл, направляясь к хорошо знакомому бару у стены, отделанному кованой медью.

— Кроме того, вам следует хорошенько выспаться. Начало беседы выглядело обнадеживающим, Майкл не преминул этим воспользоваться. Он уселся напротив журналиста и рассказал тому об убийстве в Нью-Йорке и о том, как государственный департамент вывез его на самолете из Лондона в четыре утра по Гринвичу.

— Я утром прочитал об убийстве, — сказал Александер, покачивая головой. — Фамилия похожа на вашу, но я, разумеется, сразу решил, что это нелегко. Вы, со всем вашим прошлым? Может быть, кто-то украл ваше старое удостоверение?

— Нет, это подделка, во всяком случае, мы пришли к такому выводу. Но эти два дня мне показались вечностью. В какой-то момент я даже подумал, что мне грозит тюрьма.

— А я вот что вам скажу. Они ни в коем случае не поступили бы так, если бы Антон мог предварительно оценить ситуацию.

Только самые близкие друзья Мэттиаса произносили его имя по-чешски. Поскольку Майклу это было известно, заявление журналиста его встревожило. Придется менять продуманный сценарий — было бы неестественно не спросить о Мэттиасе. Заговор против Брэдфорда может подождать.

— Я задавал себе этот вопрос, — говорил Хейвелок, зажав Стакан в ладонях и стараясь придать голосу некоторую небрежность. — И решил, что он просто дьявольски занят. Кстати, уж коли мы о нем заговорили, я как раз хотел поинтересоваться, где он сейчас. Если в Вашингтоне, то я мог бы попытаться заскочить к нему, хотя времени в обрез. Мне надо лететь в Лондон, а если я позвоню ему сам... вы знаете Антона. Он настоит на том, чтобы я задержался на пару дней.

На лице Александера появилось выражение участия. Он наклонился вперед в своем пухлом кресле и спросил:

— Значит, вы ничего не знаете?

— О чем?

— Проклятье! Паранойя секретности в правительстве заходит слишком далеко! Он вам второй отец, вы для него как сын! Вы смогли сохранить в тайне тысячи операций, и они вам ничего не говорят!

— Что «не говорят»?

— Антон болен. Мне печально, что вы услыхали это только от меня, Майкл.

— Насколько серьезно болен?

— Слухи разные. Очень серьезно или даже смертельно. Очевидно, он сам не знает об этом, но, как обычно, думает о себе в последнюю очередь. Когда до госдепа дошло, что я узнал об этом, Антон прислал мне личную записку, требуя хранить все в тайне.

— Как же вам удалось узнать?

— Одно из странных совпадений, о которых совсем не думаешь до тех пор... пока не начнешь задумываться. Несколько недель назад меня заманили на какую-то вечеринку в Арлингтоне — вы знаете, насколько я не терплю эти изнурительные упражнения на выносливость в пустой болтовне, но хозяйка была ближайшей подругой моей покойной жены.

— О, примите мои соболезнования, — прервал его Майкл, который весьма смутно помнил жену журналиста — истощенное существо, увлеченное садом и аранжировкой букетов. — Я не знал.

— Ничего, ничего. Прошло уже два года.

— Итак, вечеринка в Арлингтоне.

— Да. К моему великому смущению, на меня практически напала молоденькая дамочка, находящаяся в сильном подпитии. Я бы все понял, если бы это была хищная самка, ищущая короткой сексуальной связи, потому что, как вы понимаете, я, естественно, был самым выдающимся и наиболее желанным представителем мужского пола среди всех присутствующих. Но, увы, действительность оказалась иной. У нее, видите ли, возникли семейные сложности совершенно необычного свойства. Ее муж, армейский офицер, пребывал вне дома — подразумевалось, «вне супружеского ложа» — около трех месяцев. И ни одна душа в Пентагоне не могла сообщить ей, где находится супруг. Она симулировала болезнь или, может быть, внушила ее себе, и мужу разрешили краткосрочный отпуск по чрезвычайным обстоятельствам. Заполучив его наконец, дамочка потребовала доложить ей, где он обретался все это время, что делал — подразумевалось, «проводил ли время с другой». Он отказался отвечать, и тогда, как только солдатик уснул, супруга порылась в его карманах и нашла пропуск с места службы, о котором никогда и не слыхивала. По совести говоря, я тоже не знал о существовании такового. Я подозреваю, что она тут же растолкала муженька и вступила в битву. В порядке самообороны он был вынужден признать, что все дело является совершенно секретным. И вот тут-то ей и подвернулся я — очень влиятельный человек, который, увы, тоже не смог пролить свет на тайну.

— Речь идет об Антоне? — спросил Майкл.

— Только утром я сообразил, что дважды два будет четыре. До того, как милосердный, а может быть, сексуально озабоченный гость отвез ее домой, она успела заявить мне, что страна должна быть поставлена в известность, а правительство ничем не отличается от вождей России-матушки. Наутро она мне позвонила. Женщина была вполне трезва, но находилась в состоянии серьезной паники. Дамочка извинилась за, по ее словам, «отвратительное поведение» и умоляла выкинуть из памяти все, о чем она болтала. Я был само сочувствие, но при этом присовокупил, что интуиция ее, видимо, не обманывает. Хотя я и не тот человек, который может быть ей полезен, и ей лучше поискать кого-нибудь еще. В ходе беседы она сказала, что ее муж может погибнуть, так как его блестящая военная карьера пошла прахом. Вот так.