Юдит проснулась в комнате Целестины и оторвала голову от матраса, на который она легла около часа назад. Примирившись, они еще некоторое время поговорили, но в конце концов усталость все-таки одолела ее, и Целестина предложила ей прилечь и немного поспать, что она с радостью и сделала. Приподнявшись, она обнаружила, что Целестина также уснула. Голова ее лежала на матрасе, а тело — на полу. Она тихонько посапывала, нисколько не обеспокоенная тем, что разбудило Юдит.

Дверь была приоткрыта, и сквозь нее в комнату проникал запах, возбуждавший в Юдит легкую тошноту. Она села, потерла затекшую шею, а потом поднялась на ноги. Прежде чем лечь, она сбросила туфли, но ей не хотелось сейчас тратить время на их поиски в темной комнате, и она вышла в холл босой. Запах стал гораздо сильнее. Доносился он с улицы, через открытую дверь. Стоявших на страже ангелов нигде не было видно.

Зовя Клема, она двинулась через холл, замедляя шаги по мере приближения к открытой двери. Свечи у лестницы отбрасывали на порог мерцающие отблески. Она заметила, что там что-то блестит, и, отбросив осторожность, кинулась к двери, призывая Богинь на помощь себе и Клему. «Только бы это был не он, — прошептала она, заметив, что на пороге, в луже растекшейся крови, кто-то лежит. — Только бы это был не он».

Это действительно оказался не он. Приблизившись, она разглядела то, что осталось от несчастного, и узнала: это был подручный Сартори, Отдохни Немного. Глаза его были вырваны из глазниц, а рот, расточавший мольбы и лесть в таком изобилии, был лишен языка. Но сомневаться в том, что это именно он, не приходилось. Только существо из Ин Ово могло до сих пор продолжать дергаться, изображая подобие жизни даже тогда, когда сама жизнь уже покинула тело.

Она подняла глаза от жертвы и всмотрелась в окружающий мрак, снова позвав Клема. Сначала никто не ответил, но потом она услышала его полузадушенный крик:

— Немедленно в дом, назад! Ради… Бога… назад!

— Клем?

Она шагнула за порог, и из темноты вновь понеслись его отчаянные крики:

— Нет! Назад!

— Только вместе с тобой, — сказала она, осторожно переступая через голову овиата.

В этот момент до ее ушей донеслось тихое, сдержанное рычание.

— Кто там? — спросила она.

Сначала никто не ответил, но она знала, что, если подождать, ответ обязательно прозвучит, и знала, чей голос она услышит. Однако ни ответ, ни его обескураженный тон предугадать она не смогла.

— Не так все должно было произойти… — сказал Сартори.

— Если ты что-нибудь сделал с Клемом… — начала она.

— Ни с кем я не собираюсь ничего делать.

Она знала, что это ложь, но знала она и то, что, пока ему нужен заложник, он не причинит Клему никакого вреда.

— Отпусти Клема, — сказала она.

— А ты подойдешь ко мне?

Она выдержала благопристойную паузу, чтобы он не подумал, будто ей так уж не терпится откликнуться на его зов, и ответила:

— Да. Подойду.

— Нет, Джуди! — воскликнул Клем. — Он здесь не один.

Глаза ее уже привыкли к темноте, и она сама смогла в этом убедиться. Вокруг рыскали отвратительные лоснящиеся твари. Одна из них, поднявшись на задние лапы, точила когти о дерево. Другая лежала в сточной канаве, достаточно близко, чтобы Юдит могла разглядеть просвечивающие сквозь кожу внутренности. Но их кошмарная наружность не особенно ее поразила: в кулисах каждой драмы скапливается подобный мусор — останки отброшенных за ненадобностью персонажей, запачканные костюмы, треснувшие маски. Эти твари были отверженными, и ее возлюбленный привел их с собой, потому что чувствовал свое с ними родство. Она пожалела их. Но его она пожалела еще больше.

— Прежде чем я шевельну хотя бы пальцем, Клем должен стоять на крыльце, — сказала она.

После паузы Сартори ответил:

— Хорошо, я доверяю тебе.

Из мрака донеслись новые похрюкивания овиатов, и Юдит увидела, как две твари вынесли Клема из темноты, зажав его руки в своих пастях. Они приблизились к тротуару, так что она смогла увидеть стекающие по их мордам пенистые струйки слюны, и выплюнули пленника на дорогу. Клем упал лицом вниз. Она хотела было броситься ему на помощь, но хотя двое тварей ретировались в темноту, овиат, который точил когти, повернулся и вытянул вперед лопатообразную морду. Взгляд его выпученных глаз, черных, как у акулы, метался из стороны в сторону, то и дело алчно впиваясь в нежный кусок мяса. Она побоялась, что стоит ей двинуться, как он прыгнет, и осталась стоять на крыльце, пока Клем с трудом поднимался на ноги. От слюны овиатов на руках у него вздулись волдыри, но в остальном он был невредим.

— Со мной все в порядке, Джуди… — прошептал он. — Иди в дом…

Она подождала, пока он окажется на ногах и двинется к двери, и стала спускаться с крыльца.

— Иди в дом! — повторил он.

Она обняла его за плечи, притянула к себе и прошептала:

— Клем, не надо меня разубеждать. Иди в дом и запри дверь. Я остаюсь здесь.

Он хотел было снова возразить ей, но она перебила его на полуслове:

— Я же сказала: не надо споров. Я хочу увидеть его, Клем. Я хочу… хочу быть с ним. А теперь, прошу тебя, если ты меня любишь, иди в дом и закрой дверь.

В каждом движении его сквозила неохота, но он слишком многое знал о любви — в особенности о той, что шла наперекор общепринятым нормам, — чтобы продолжать спор.

— Ты только помни, сколько всего у него на совести, — сказал он ей напоследок.

— Я никогда об этом не забывала, Клем, — сказала она и скользнула в темноту.

Никаких колебаний она не испытывала. Пронизывающая боль, которую вызывали у нее потоки энергии, слабела с каждым шагом, а мысль о предстоящем объятии несла ее вперед, как на крыльях. И он, и она стремились к этой встрече. Хотя первопричины этой страсти уже исчезли — одна превратилась в прах, другая в Божество, — она и ожидающий ее во мраке мужчина были их воплощениями, и ничто не могло воспрепятствовать их взаимотяготению.

Оглянувшись на дом и увидев, что Клем по-прежнему медлит на пороге, она вновь повернулась лицом к темноте и спросила:

— Где ты?

— Здесь, — ответил ее возлюбленный и шагнул к ней из-под прикрытия своего воинства.

Лицо его закрывала тончайшая светящаяся пелена, сотканная овиатскими пауками. То и дело на ней сгущались маленькие жемчужины, которые постепенно росли и наконец отрывались от нитей, стекая по рукам и лицу и падая на землю. Свет преображал его, но она слишком истосковалась по этому лицу, чтобы обмануться. Ее настойчивый взгляд проник сквозь пелену и добрался до его подлинного облика, изможденного и усталого. Блестящий денди, которого она видела в пластмассовом саду Клейна, исчез. Веки его отяжелели, уголки рта опустились книзу, волосы были растрепаны. Возможно, таким он и был на самом деле и просто скрывал это с помощью какого-нибудь пустякового заклинания, но это казалось ей маловероятным. Он изменился, потому что что-то изменилось внутри него.