– Полли! – в испуге закричал он. – Полли, стой! Нет!!!

Она вздрогнула и остановилась, должно быть, узнав его голос. Женщина встала именно там, где бансротов эльф легко мог поразить ее стрелой. Уже поздно было что-то кричать и пытаться объяснить. Томас спиной чувствовал, как тонкие и сильные пальцы крепко обхватывают чернильное оперение, уверенно натягивают тетиву… Стрелок делает поправку на ветер, берет упреждение и…

И тогда Томас решился – он бросился к ней навстречу, стремясь закрыть собой и уже не думая о собственной жизни. Как такое могло произойти с ним? Наверное, у бардов нашлось бы подходящее слово для того, чтобы красиво и поэтично выразить подобное чувство, а Томасу Однорукому хватило стрелы в плечо.

Он охнул и упал к ней в ноги, тщетно пытаясь встать. Женщина испуганно закричала, хватая его за руку, переворачивая и пытаясь тащить. Вторая стрела не заставила себя ждать – она вонзилась наемнику в бок. Томас даже не вскрикнул. Он смотрел на прекрасное лицо Полли и улыбался. Третья оперенная смерть просвистела и ударила в ногу. Четвертая – в спину.

– Беги… – прошептал он ей. – Оставь меня и беги…

Тетива пропела в последний раз. Но боли почему-то не было, и Полли никуда не ушла. Лишь из окна напротив вывалился мертвец в сиреневом плаще с торчащей из глазницы стрелой. В руке упавший сжимал лук – спустить тетиву он так и не успел. Но Томас не мог этого видеть, как не замечал и приближения того, кто их спас. Однорукий тонул в объятиях Полли, в десятый раз повторяя «беги» и больше всего на свете желая, чтобы она осталась.

Полли обернулась и поглядела на стрелявшего. Размеренным шагом к ним шел высокий чужак с серебристыми, чуть вьющимися волосами, ниспадающими на плечи. Незнакомец был облачен в тяжелые пластинчатые доспехи, но двигался в них легко, как на прогулке в парке. В одной руке эльф держал лук, другой отправлял обратно в колчан очередную стрелу. Она не понадобилась.

– Кто вы, сударь? – удивленно воскликнула женщина, попеременно переводя взгляд то на выпавшего из окна мертвеца, то на своего спасителя. – Вы же… один из них!

– Я не из них, – отрешенно ответил тот. – А честь, отвага и готовность пожертвовать собой ради другого всегда для меня ценнее, чем жизнь какого-то негодяя, стреляющего в спину.

Эльф спешно опустился перед потерявшим сознание наемником на колени, четкими и умелыми движениями сломал и выдернул из изувеченного тела все четыре стрелы, затем достал что-то из висевшей на поясе сумки и приложил к первой кровоточащей ране.

– Ведриг? – непонимающе пробормотал очнувшийся вдруг Томас. Он едва дышал от боли, но тем не менее пытался быстро-быстро моргать, чтобы отвести морок. – Хватит шутить, это уже не смешно. Немедленно превращайся обратно!

– И, кроме того, – продолжил господин Жаворонок. – Кажется, мы знакомы…

* * *

Солнечные лучи понемногу согревали вымершую, опустевшую улицу. От трупа, что лежал недалеко от опрокинутых фургонов, настолько несло ужасом и смертью, что никто так и не решился даже прикоснуться к нему, не говоря уже о том, чтобы пошарить по карманам в поисках чего-нибудь ценного. Лицо умершего не выражало ни боли, ни ярости, ни сожаления – оно застыло в такой же бесстрастной маске, каким было при жизни. Смерть, словно скупой и ленивый художник, лишь подчеркнула утонченную аристократичность черт и оттенила его мертвенную бледность. Обычно говорят, что гибель никого не красит, но здесь явно был не тот случай, пусть даже это была и нездоровая, мертвенная красота. Именно такими мраморными красавцами, согласно суевериям, ложатся в свои склепы вампирские лорды, но этот эльф все же был смертным, и его душа вот-вот готовилась расстаться с исторгнувшим ее телом.

На лицо покойнику бесцеремонно опустилась черная птица. Ей совсем не было дела до того, что у других вызывает омерзение и страх. Она прилетела за добычей – отщипнуть лакомый кусочек плоти и проглотить – на что еще может годиться мертвая падаль вроде этой? В черных птичьих зрачках застыло холодное безразличие, граничащее с безумием.

Ворона с видом заправского фата степенно прошлась по лицу мертвеца, почистила когтем клюв, заглянула в раскрытый рот, примерилась к подернутым поволокой глазам. Птица каркнула, внезапно что-то припомнив, – оказывается, она была здесь не просто так. Прежде чем наполнить мертвечиной желудок, ей предстояло поймать того, кто нарушил слишком много законов на той стороне.

– Ты готов, эльф? – Ворона повернула голову, смотря сверху вниз, куда-то мимо широко распахнутых глаз покойника.

– Готов к чему? – спросил мертвый.

– И почему все спрашивают подобные глупости? – делано возмутилась птица. – Уж кому, как не тебе, знать, к чему тебе следует подготовиться. Пойдем, эльф. Я покажу тебе путь.

– Постой! Птица! Куда ты меня ведешь?! Таким, как я, там не место! Мое посмертие в Чертоге Тиены! Мне не сюда!

– Поздно. Здесь, как ты можешь заметить, только одна дорога…

За столом собрались игроки:

Каждый причудлив и пьян.

Скорее беги планам их вопреки!

Тут игра – ночи звездной обман.

У одного на плече виден герб:

– Да-да, брат, Шутливый я Серп.

Не выдаст другой чего хочет: —

Прозван Улыбкою Ночи.

Третий же сед, но ликом – юнец.

На картах боец, а в сердце подлец.

Четвертый Младому Старцу – близнец:

Бледный Горбун – хитрый шулер и лжец.

У пятого посох к столу прислонен.

Не деньги, а звезды на кон ставит он.

Звездный Пастух в игре виртуоз:

С отбоя любого доведет он до слез.

Глупец ты, парень, совету не внял,

Играть, наивный, с этими типами стал,

В глазах их коварство, а в пальцах обман,

Воротники скрывают усмешек оскал.

Все здесь бесчестно, ты против всех,

И каждый противник непобедим,

Выигрыш делят все пять без помех.

На самом-то деле он здесь – один.

«Карты с Месяцем». Самовосхвалительная шутливая баллада. Автор Месяц. Тот самый

Мелкий, но неприятный, как непрекращающаяся насмешка, дождик моросил не переставая вот уже второй день. Лоскуты серых туч нависали над ольховыми кронами, и создавалось впечатление, что их сюда намеренно смели со всего неба огромным помелом.

Пятеро промокших до нитки и непередаваемо злых личностей сидели у корней большого дерева на берегу расходящегося кругами зеленоватого пруда. Они кутались в плащи, набросив на головы капюшоны. Накрытые попонами кони стояли здесь же, привязанные к широкому стволу. Путники не отличались хорошим настроением, ведь они уже столько времени блуждали по лесу, и неизвестно вообще, удастся ли им в будущем куда-то выбрести. Все эти дни они продирались через колючий кустарник, затопленные болотной жижей распадки и вездесущие буреломы. Путешествовать через густой лес – занятие не из легких; воздух то и дело оглашался скрипучим старческим ворчанием и кряхтением, а то и вовсе крепким словцом для пущей убедительности. Надо сказать, что здесь, в самой глубине заколдованного леса, любое брошенное ненароком слово обретало своеобразную плоть, подчас весьма неприятную. А уж какие тут только слова не звучали… Можно сказать, у любого кровожадного духа или проголодавшегося монстра, который мог оказаться поблизости, попросту дико разболелась бы голова, или что у него там еще может болеть, если бы он ненароком решил вслушаться в постоянные перебранки путников. Поэтому ничего удивительного, что от столь неприятных в общении личностей даже хваленая хоэрская нечисть старалась держаться подальше.